История жизни, история души. Том 2

Эфрон Ариадна

Она такой человек, что последнюю рубашку с себя снимет и последним куском поделится - это чудесно. Но с той же святой простотой (а тут воистину иногда простота хуже воровства!) она и берёт.

А брать надо знать что, когда, где, из чьих рук и для чего. Видишь ли ты разницу между деньгами, к<отор>ые Боря мне посылал в Сибирь, и теми, на которых «подорвалась» мама? Между теми, что он давал вам с бабкой, когда мамы не было¹, и этими? Между теми, шекспировскими и гётевскими, к<отор>ые шли уже не только на хлеб, но и на масло, не только на масло, но и на пирожные, — и этими? То всё было насущное; причём, то давало не только будни, но и праздник, ибо праздник в жизни тоже — необходимость души и тела. Акогда попёрло «богатство»⁴⁶,

то это уже был анти-Боря — понимаешь меня? «Гений и безумство» — гармонично. Гений и богатство - немыслимо. Это - тело и антитело, материя и антиматерия. Наступает - так или иначе — взрыв, после к<о-торо>го остаётся или голый гений, или голое богатство, или вовсе ничего. Что касается Бори и денег этих, то тут виноваты «комплексы» «гениальности» и «неполноценности» (временной, относящейся к обстоятельствам). Для него они (деньги) были утверждением, признанием, успехом — т. е. опять же понятиями нематериальными. И по правде сказать, достаточно суетными. Ему ли было не понимать истинную цену нынешних признаний и непризнаний? Ему ли было не знать удельный вес сегодняшнего перед завтрашним, перед вечным? Но... человеку так хочется прижизненного признания, ибо он человек, на какой бы Синайской горе ни стоял. (Я, конечно, не хочу сказать, что, мол, те деньги были «заработанными», а эти - нет. Отнюдь. Ты это и сама понимаешь.) Но всё это было Борино отношение и его дело. В его руках и деньги-то не были деньгами, ему ничего в жизни не было нужно, кроме простора и времени для работы, элементарной еды и одежды. Он был воплощённая, органическая скромность в матер<иальных> делах. Мне кажется все это понимали, сверху донизу. <...> Я никак не могу толком объяснить, что хочу, пожалуй, дело в том, что, владея неимоверным богатством, данным годами взаимной любви, дружбы, взаимопонимания и взаимослияния, нельзя владеть и другим. Морально нельзя. Что-то истинное обесценивается. Я это говорю абсолютно помимо самой этой истории и её последствий. Это всё пересмотрится и «утрясётся» не через сто лет и не через 20, а гораздо раньше. Я это говорю не потому, что что-то «случилось». Совсем в ином плане. И если материнская психика отразила тот мир таким образом, то - ну что скажешь? жаль, что такая психика. Жаль, что интуиция, гениальная женская замена ума, изменила ей. Относительно же того, что она не виновата и что виновата не она - отчасти, конечно, виноват «соблазнивший малых сих», сумасброд, верхогляд, отпихивавшийся руками и ногами от мыслей о неприятном и любивший «доставлять удовольствие», а к тому же буквально гипнотизировавший своим обаянием этих самых «малых». Тем не менее виновата и сама, ибо если ему дано было сумасбродничать, то ведь это было своего рода право, заработанное, так сказать, талантом, личностью, своеобразием этого «я». А тут что? Только сумасбродство, да и то «отражённое»? Где всё то, что даёт право человеку «чудачествовать»? <...>

А ведь Боря не из тех людей, которые с собственной смертью выбывают из жизни живых. Ведь он себя оставил людям. И того, настоящего, что у него было с мамой, ей бы хватило на всю жизнь, при любых её обстоятельствах.

А вот в чём он действительно виноват, это в том, что или не разошёлся своевременно, или не узаконил брак. Непростительно. По мягкости, по безволию, из боязни огорчить этого ребёнка Зину или этого ребёнка Олюшу, чтобы всё шло так же мило, чтобы всем было «приятно» и более или менее комильфо. Уж если я видела, к чему всё это ведёт, то он и подавно. Страус, царствие ему небесное! <...>

Целую тебя, будь здорова, жду карточек.

Твоя Аля ⁴⁷⁴⁶

Э.Г. Казакевичу

12 февраля 1962

Милый Эммануил Генрихович, боюсь, что идея слишком хороша, чтобы быть осуществимой¹. Ведь самое трудное — это квартирные дела, и, по-моему, Эренбург с большей верой в успех ходатайствует за отмену смертной казни какому-нб. Джеку-потрошителю, чем за комнатешку порядочному гражданину в каких-нб. там Мневниках (б. село «Малые Говнюки»), И легче добивается. Но - всё в руце божьей.

Итак: 1) В Москве я прописана постоянно с 22 июня (!) 1955 г. по адр. Мерзляковский пер., д. 16, кв. 27².

2) Никакой своей площади у меня не было.

3) Ничего в своё оправдание добавить не могу. В СССР я приехала в 1937 г., когда никаких «площадей» не было, ничего не строилось. Обязаны меня были обеспечить как репатриированную, да нечем было. Правда, в 1939 г. нашли выход. Лучше бы не находили.

4) В 1955 я вернулась из Туруханской ссылки, следуя примеру т.т. Свердлова и Сталина. В смысле жилплощади повезло мне не лучше последнего. Как и он, сама виновата; т. е. я лично явилась к тем же тётям, что и в 37-м году, и прописалась постоянно, а надо бы временно, и надо было бегать и кричать, что тётки выгоняют и т. д., одним словом, хитрить и лукавить с советской властью.

5) А я подала заявление в Моссовет — ничем и никем не заручившись и не приготовив «подарка», ибо сама в то время оглядывалась, кто бы чего подарил. (Мне.) Я думала, что достаточно иметь право, на этот раз в качестве реабилитированной.

6) И, представьте себе, пришла какая-то моссоветовская дама <...> В руке она держала рулетку, а другую держала горсточкой. Подарка не последовало. Тогда она сказала, что комната вполне подходящая для трёх персон и чтобы я не падала духом — тётки помрут когда-нб. — всё моё будет.

7) И через некоторое время я получила соответствующий отказ из «самого»

Моссовета. На бланке. Что обеспечить не могут, ввиду.

8) Тогда я удалилась в Тарусу.

9) Не сразу; я ещё попыталась пожить с тётками. Они — сплошное очарованье, изумительные старухи. Но им нужен свежий воздух, поэтому окно у них открыто настежь всю зиму. Потом старшая тётя преподаёт художественное чтение, и целыми днями у неё толпится народ.

10) «Квартира»: полутёмная комната (окно выходит в стену) — 10 метров с сантиметрами. Там две тёти; обе — пенсионерки; одна — персональная (за революционные заслуги!) и имеет право за персо-нальность и по болезни - на дополнительную площадь.

Тёмная прихожая - без окна, без отопления - 6 метров. Там - я, мамин архив, 5 сундуков, 2 шкафа, стол и ещё много всяких мелочей вроде Брокгауза и Ефрона. Но всё вместе взятое - 16 метров, значит -«норма», да ещё с лихвой. Т. ч. с одной стороны — жить немыслимо, с другой — «норма».

11) В прошлом году тётям разрешили улучшить жил. условия, т. е. в той же квартире занять лучшую комнату, когда съедут соседи. Но соседей вызвали в тот же Моссовет и предложили, как партийным, подождать ещё около... 5 лет, пока что-то там выстроят; т. ч. всё осталось и все остались на местах.

Я просто не представляю себе, что что-то может получиться, правда.

Однако, если бы кто-нб. (не та дама, а человек!) посмотрел бы своими глазами на эти «16 метров», — кто знает, м. б. и проняло бы?!

Самое трудное - это архив. Вы представляете себе — сундучок, на сундучке — доски, на досках — матрасик, на матрасике — тётя лежит.

И так с 1941 г. Как тут работать над этим архивом? А ведь я - последний человек, знающий и помнящий, как всё это писалось.

Но это — аргумент не для Моссовета, Вы же - и иже с Вами - ни в каких аргументах не нуждаетесь...

В первых числах ноября буду в Москве, рада была бы повидать Вас и всех Ваших. Годы-то идут! Ада Александровна еле узнала Олечку - так выросла. А от Жени -нашей красноярской крестницы — пришла в восторг. Умница, говорит.

_э Очень рада, что «Двое в степи» выхо-

Закуток в комнатке ^г

Е.Я. Эфрон в Мерзляковском ДЯТ. Очень ЖДу.

Спасибо за всё, милый друг.

Обнимаю Вас и Ваших.

Ваша АЭ

¹ Ответ на письмо Э.Г. Казакевича от 10.11.1962 г., где он пишет: «Дорогая Ариадна Сергеевна, надеюсь, Вы простите меня за то, что я затеял разрешить Ваш “квартирный вопрос”, то есть вопрос о доставании для Вас городской, московской квартиры» (Казакевич Э. Слушая время. С. 510). Казакевич организовал письмо от СП СССР к председателю Моссовета, в результате чего А.С. получила однокомнатную квартиру в писательском кооперативе на 2-й Аэропортовской ул,