История жизни, история души. Том 2
Шрифт:
<...> Неясно, как быть с двойными датами (написания вещей). Вы говорите, что надо помещать по последней, в инст<рукции> — что по первой. Во всяком случае, в таком случае, как «Автобус», хорошо бы по последней, ибо до последней вещь фактически не была завершена, т. е. не существовала как цельная. «Автобус» законченная вещь (хотя пробелы белового варианта пришлось восстановить по беловым отрывкам черновой тетради), однако мама, судя по записи, собиралась ещё раз к ней вернуться, чтобы развить среднюю часть; об этом говорим в примечаниях. Мне кажется, что вещь очень своеобразна, в первую очередь по ироническому сюжету своему (во всех прочих поэмах любовь — всерьёз)... но об этом как-нб. в другой раз. Пока же простите за возможную невнятицу спешки... Желаю
ВашаАЭ
Речь идет о рукописи книги М. Цветаевой «Избранные произведения», подготовленной А.С. Эфрон и А.А. Саакянц для Большой серии «Библиотеки поэта».
2 В стих. «Быть мальчиком твоим светлоголовым...» (1921, из цикла «Ученик») есть строки: «За пыльным пурпуром твоим брести в суровом / Плаще ученика» (III, 12).
3 Цикл 1921 г. «Георгий» из 10 стих, посвящен Сергею Эфрону, находившемуся в Белой армии. Герой цикла - Георгий - побеждает дракона.
4 Из стихотворений, перечисленных А.С., в книгу было включено только стих. «Если душа родилась крылатой...» (1918).
5 Цикла «Марина» (1921) в книге нет.
В ИП-65 вошло только стих. 1921 г. «Маяковскому» («Превыше крестов и труб...»). Одноименный поминальный стихотворный цикл (М.Л. Слоним называет его поэмой) в книгу не вошел.
В. Н. Орлову
4 мая 1963
Милый Владимир Николаевич, простите ради Бога за длительное молчание - устали обе1 до беспамятства, состояние Вам знакомое, так что авось не рассердитесь. На праздники обе «махнули» в Тарусу по самой весенней распутице, три дня провели на воздухе, очень относительно очухались, А<нна> А<лександровна> отбыла в бесстрастные объятия Гослитиздата, а я осталась здесь, дотягивать последние примечания и латать всяческие, вдруг зазиявшие, пробелы. Надеюсь, что рукопись сумеем, наконец, отправить в 20-х числах; тогда же напишем Вам, очевидно уже на Ленинград, разобъяснительное письмо со всякими своими соображениями относительно отдельных вещей. Пока же скажу Вам по секрету, что подчистили многое, но стричь наголо 23-й год не стали; во-первых, думаю, что ряд вещей надо попытаться удержать во что бы то ни стало, а во-вторых — охотников «стричь» найдётся немало и без нас, о Господи!
– Просто не знаю, как выйти из положения: не хочется, чтобы ранние стихи чересчур перевешивали количественно (и таким образом перешли бы в самодовлеющий качественный показатель), хочется избежать композиционной хромоты и кривизны; это помимо разных прочих «хотений», верно, несбыточных. Ничего сейчас не буду отвечать Вам на предыдущее Ваше письмо, со многим, естественно, согласна, со многим, естественно же, нет; напишу, когда высвобожусь немного; скажу только, что, несмотря на несмешливое настроение, одна Ваша фраза заставила улыбнуться: сейчас, мол, я с Вами говорю, как друг, а ужотко заговорю, как редактор!
Разве, в данном (Вашем!) случае это такие взаимоисключающие понятия?! Что до меня, то надеюсь сохранить Вашу дружбу, в какой бы ипостаси Вы ни пребывали... Скажите лучше, как Вам отдыхает-ся? Какое самочувствие? Люди вокруг? Погода? Е<лена> В<ладими-ровна> с Вами? Если нет, то, небось, пол-отдыха долой?
<...> Посылаю Вам вырезку из «Лен<инградской> правды»5859. Верните мне её, пожалуйста. Впрочем, м. б. Вы уже читали эту заметку. В противовес скажу Вам, что недавно в Гослите выступал Сурков, сказавший, в частности, что Пастернака и Цв<етаеву> необходимо издавать, в то же время подходя критически к их творчеству. Вот эту-то задачу Вам и придётся решать: и издавать, и относиться критически. Впрочем, задача Вам не в новинку.
– Здесь весна: был большой разлив Оки, теперь она входит в берега, повинуясь закону природы. Лес только начинает опушаться зеленью; цветут подснежники и фиалки, кукует кукушка, пробуют голос первые соловьи. И кое-где в ложбинках снег. Поправляйтесь хорошенько! Всего Вам самого доброго. Сердечный привет Е<лене> Вл<адимировне>.
ВашаАЭ
25 июня 1963
Дорогие мои Лиленька и Зинуша, сегодня получила Лилину весточку, очень обрадовалась, узнав, что вы на прежнем месте (в смысле комнат) — всё-таки спокойней, да и удобней. А погода делается постепенно более приемлемой у нас - значит, и у вас. Только всё же холодновато. Вообще месяцы меняются местами — май явно шагнул в июль, а июнь — в апрель.
Тут у нас гостит Аня Саакянц, после трудов праведных отдыхает, и я с ней, но уж так привыкла работать, что и отдых превращаю по инерции в работу. После дня отдыха и язык на бок, и не чаю, как и добраться до постели.
Сегодня переезжали на тот берег Оки, пошли чудесной лесной дорогой в поленовские места1, за деревушку Страхово, через речку Скнижку. Сперва лес сквозной, смешанный, берёзы, сосны, липы, с ярко-зелёными полянками в цветах ромашки, иван-чая, колокольчиков и прочих для меня безымянных прелестей, потом густой, тёмный орешник и, наконец,
лись без задних ног, поели щавелевых щей и жареной картошки, вымыли ноги (те самые задние, без к<отор>ых вернулись) - и все полегли спать, одна я ещё скриплю пером...
Крепко целуем вас, мои дорогие. Скоро напишу ещё, авось потолковее. А пока ещё раз целую, будьте здоровы!
Ваша Аля
' В усадьбу художника Василия Дмитриевича Поленова.
И. Г. Эренбургу
3 июля 1963
Дорогой друг Илья Григорьевич! Я - тварь ужасно бессловесная, потому и не решалась писать Вам в эти дни1. Трудно писать Вам, всё знающему загодя и без слов, знающему и то, сколько людей сейчас с Вами и за Вас. Вот и не пытаюсь что-то «выразить», а просто говорю Вам спасибо за всё, сказанное Вами, сделанное Вами, написанное Вами, за воскрешённое и воскрешённых Вами. Спасибо Вам за Людей, за Годы, за Жизнь. За доброту, бесстрашие, целеустремлённость, мудрость и талант, с которыми Вы боролись за то, чтобы люди стали Людьми, а жизнь — Жизнью. И дай Бог за это сил и здоровья, а остальное приложится.
Только сейчас вынырнула из полуторагодового адова труда над маминой книгой (черновики, беловики, варианты и то, что за их пределами) - и всё это сомнительного исхода ради. Вынырнула из бесконечных комментариев и примечаний о Прокрустах и Дантесах, а вынырнув, подумала: уж так ли они нуждаются в комментариях?
Мы с приятельницей, которой Вы помогли выбраться из ссылки и получить реабилитацию, подписались на Ваше собрание сочинений и давно получили первый том. Очень хотелось бы, чтобы Вы нам обеим его надписали, чтобы он стал ещё более Вашим, чем у других подписчиков. Мы обе любим Вас, гордимся Вами и благодарны Вам, и Ваша griffe* на книге доставила бы большую радость. Давно просила Наташу2 «подсунуть» Вам этот том, но она резонно отвечала, что Вам не до того и есть заботы поважнее. Но надпишите всё же! Наташа нам передаст.
У нас дождь и холод и на огороде всё пропало, но розы пережили всё и цветут неимоверно. Зато огурцов нет и не будет. К обеду — розы на первое и шипы на второе.
Обнимаю Вас и Любовь Михайловну. Ада Александровна просит передать искренний, сердечный привет.
Ваша Аля (всегда Ваша и с Вами).
' Вышел в свет 2-й том кн. «Люди, годы, жизнь» И.Г. Эренбурга. После того как 8.III.63 г. на встрече с художественной интеллигенцией Н.С. Хрущев выступил с нападками на книгу, против Эренбурга началась проработочная кампания в печати.
2 Н.И. Столярову, секретаря И.Г. Эренбурга.
Е.Я. Эфрон
17 июля 1963
Дорогая моя Лиленька, получила Ваше грустное письмецо1. Всё я знаю и чувствую так же и как бы изнутри Вас, как и Вы знаете и чувствуете всё моё как бы изнутри меня... Надин прах - урну с пеплом -похоронили здесь, на тарусском кладбище, на самом краю - высокий обрыв над речушкой Таруской, простор, российский окоём несказанный и неописуемый, берёзы, яркий, сияющий день. Могилку выкопали в гуще ромашек и колокольчиков, поставили очень большой, красивый, русский крест, далеко видный отовсюду. И так ясно, так грустно-ясно было, что та Надя, та сияющая частица Вашей юности, того Крыма, той души — какой-то общей нашей души, — ничего не имеет общего с опущенной в ямку белой урной. Что та Надя, тот Крым, та юность бессмертны и вечны, как эти ромашки, колокольчики, окоём. Бессмертны, как душа. Не грустите, Лиленька. Хорошо, что в наше время, что во все времена есть бессмертные души, есть одна общая душа, которой мы и живём, и дышим, единственное истинное наследство уходящих приходящим, душа всего прекрасного, которая никогда не умрёт и будет вечно жить в других и других душах.