История жизни, история души. Том 2

Эфрон Ариадна

Утро солнечное, но недостоверное; наверное, опять будет дождь. Начала поспевать земляника, у нас на участке несколько лесных её кустиков — краснеют ягодки. И вместо радости - грусть, что ещё, вернее уже– кусок лета прошёл, растворился. Я тоже очень стала чувствовать обгоняющий бег времени, и то, что ещё недавно было предвестником новых радостей, теперь лишь вехи убегающего времени; правда, не так категорически и печально, как я об этом написала, но есть, есть такое чувство; и жаль, что оно есть... Параллельно с ним должно бы развиваться чувство (состояние) покоя и воли — а вот этого-то как раз и маловато, благодаря чему разрушено необходимое

каждому возрасту чувство равновесия между временем и тобой. — Но всё равно всё хорошо и всё слава Богу.

<...> Ада в М<оскву> поедет первая и первая вас повидает. А я буду стараться двигать вперёд упирающегося Верлена². Пока что перевела всего два стихотворения: ну — лиха беда начало. Главная же беда — что работаю ужасающе медленно, не изнутри, а извне себя перебирая слова, пока найду подходящее; и это — только подходящее, а не необходимое, то самое единственное слово, для которого, помимо добросовестности, требуется и внутреннее озарение.

Крепко целуем вас. Спасибо за большие чудесные письма и за то, что Ваше, Лиленька, таким твёрдым почерком!

Ваша Аля (и Ада)

' После смерти В.И. Цветаевой ее участок унаследовала вдова ее брата Евгения Михайловна Цветаева.

² А,С, перевела 32 стихотворения французского поэта Поля Верлена для кн.: Верлен П. Лирика. М., 1969,

С.Н. Андрониковой-Гальперн

27 июня 1967

Дорогая моя Саломея, Ваши портреты дошли до меня очень быстро и очень обрадовали конечно же ещё до получения Вашей открытки и вспомнила, и поняла, и догадалась, что настоящая Вы — у Яковлева¹; какая прелесть! И не потому только, что он (как и Шухаев!²) бесподобный рисовальщик, а потому что единственный из трёх передал: 1) - породу, 2) - мускул (то что мама в стихах назвала «мускулом крыла»³), 3) - определённую сухость в грации (т. е. ту же породистость, как у арабского скакуна).

Серебрякова⁴, верно, очаровательна колоритом, но чересчур мягка и опущенна; руки и поза - без мускулов совершенно - такая женщина, верно, охотно чистит картошку, avec abandon¹¹¹, П<етрова>-Вод-кина⁵ я люблю (вернее — он мне нравится), но его, идущая (по внутреннему родству) манера от примитивов или Византии, не идёт Вам, как может не идти платье.
– Кстати, один знакомый на днях вернулся из Грузии, там - огромная и чрезвычайно интересная выставка работ Шухаева — графика и театр. В Грузии он нашёл настоящую родину; его очень любят, и природа, и образ жизни ему близки, он до сих пор много работает, а в М<оск>ве не бывает почти никогда. Что с Верой Шух<аевой>⁶ жива ли не знаю. — После Ваших портретов на сл<едующий> день получила бандеролью журналы для вязания, посланные через А<лександру> Зах<аровну> Ириной - журналы хоро-

ши очень, передайте от меня огромную благодарность Ирине (у меня нет её адреса).

С.Н. Андроникова Портрет работы К.С. Петрова-Водкина

А теперь я примчалась в Москву повидаться с Катей Старовой до её отъезда в Ленинград и получила скатерть, кофточку и ещё журналы J<ardin> des Modes. Спасибо тысячу раз, дорогая Саломея, и за подарки, и за то, что сами их выбирали, и за память сердца. Я бесконечно тронута всем присланным, и тем, что это -от Вас. Только неловко, что всё же прислали кофточку; это, верно, дорого стоит и Вы в чём-то себя лишили. Это напрасно. А кофточка прелестная и на мне хороша, скатерть же лучше, чем

мне мечталось! Спасибо, дорогая!

Провела с Катей Ст<аровой> неск<олько> часов, она всё рассказывала, очень мило, но безостановочно, и гл<авным> образом о своих друзьях-священниках, и у меня под конец в голове от них замельтешило; кормила меня обедом по интуристским талонам (об этих гигантских обедах Вам, верно, не раз рассказывала Вера) — и я ушла, наконец, донельзя насыщенная священниками («милейший отец такой-то, прелестный отец такой-то») и едой, чуть живёхонька, с жадностью, как в детстве, унося подарки. Теперь еду в Тарусу — в Москве жара... Да, Ирина права, Jardin des Modes, по крайней мере его Tricots¹¹² — далеко не то, что было при Вожеле. Впрочем, и времена не те — то была МОДА, а теперь — клоунада. Крепко обнимаю Вас, пишу наспех, спешу на поезд.

Ваша Аля

Нашу улицу в Тарусе переименовали — ул. Ефремова, № тот же.

¹Александр Евгеньевич Яковлев (1887-1938) - живописец, сценограф, с 1919 г. жил во Франции, друг В.И. Шухаева, преподавал в художественной школе, где училась в 1928 г. А.С.

²Василий Иванович Шухаев (1887—1973) - художник. С 1920 по 1935 г. жил во Франции. Основал вместе с А.Е. Яковлевым художественную школу. В 1928 г. у Шухаева училась Аля Эфрон (его давняя знакомая С.Н. Андроникова-Гальперн хлопотала о бесплатном обучении Али в этой школе). В 1935 г. Шухаев возвратился в СССР; с 1937 по 1947 г. находился в ИТЛ (Магадан). После освобождения обосновался в Тбилиси, но ежегодно месяца четыре проводил под Москвой. На выставке, посвященной 90-летию со дня рождения В.И. Шухаева, экспонировался подготовительный рисунок к «Портрету Гальперн» (1922 г.) из частного собрания. Сам портрет находится в музее г. Гента.

³ «Мускул - крыла» - завершающая строка стих. «Преодоление» (Стихи к Пушкину, II. 288).

⁴Зинаида Евгеньевна Серебрякова (1884-1967) - художница, член объединения «Мир искусства». С 1924 г. жила во Франции. После смерти С.Н. Андрониковой-Гальперн ее портрет работы 3. Серебряковой (1924 г.) был передан Государственному музею искусств Грузинской ССР в Тбилиси.

⁵Кузьма Сергеевич Петров-Водкин (1878-1939) - живописец. Портрет Андрониковой- Гальперн поступил в 1976 г. в дар Третьяковской галерее из Лондона.

⁶ Речь идет о В.Ф. Шухаевой, жене художника.

П.Г. Антокольскому

8 июля 1967

Павлик мой дорогой, меня две недели не было дома, т. е. в Тарусе, и я разминулась с Вашим письмом, за которое обнимаю Вас.

Да, Вы совершенно правы, было противостояние поэта — коллективу, но суть его была обратна той, к<отор>ую Вы называете. Всю жизнь мама относилась не без высокомерия ко всем искусствам, к<о-тор>ые не были слово (за исключением музыки, к<отор>ую она к слову приравнивала), и поэтому упоминаемый Вами «наив» («наивное искусство») в её случае принадлежит именно театру, а не поэту; театру со всеми его реквизитами, декорациями, machineries, со всей эфемерностью результата совместных усилий театрального коллектива. От пьесы (хорошей, разумеется!) — поставленной в театре, равно как и непоставленной — что остаётся? Да пьеса же! Актеры стареют, режиссеры умирают, декорации превращаются в прах - а слово, к<ото-ро>му они служили (или не служили) — бессмертно; вот, приблизительно, как рассуждала (впрочем, она никогда не «рассуждала» — не то слово!) — мама перед лицом Вахтанговской студии, для к<отор>ой были написаны все пьесы её романтического цикла и к<отор>ая не приняла ни одной. И что же? Прошло четыре десятилетия; лучшие из маминых пьес всё так же свежи, и прелестны, и грустны, как и тогда; а театра им. Вахтангова нет, хоть он и стоит себе на Арбате.