История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Шрифт:
– Конец – делу венец!
И прежде, чем я успела поразиться неожиданности этого выражения, он изменил характер ударов. А именно стал медленно извлекать хобот целиком наружу и потом опять же медленно вводить его внутрь. И так приблизительно четыре-пять раз, а потом я почувствовала, как он брызнул. Жидкости оказалось немного, но он всё-таки брызнул, его шпиль судорожно подрагивал, когда он теперь снова вошёл в меня, и одновременно с ним в последний раз накатило и на меня. Закончив, он вытер шлейф о мою сорочку, спрятал его в штаны, похлопал меня по щеке и сказал:
– Ты пудришься лучше, чем Клементина…
Поскольку я понятия не имела, кто такая эта Клементина, то промолчала, однако
– Приходи ко мне завтра после обеда. Мои родители в отъезде, поэтому мы будем одни.
Во второй половине следующего дня я с бешено бьющимся сердцем позвонила в дверь квартиры домовладельца. Мне отворила кухарка:
– Господин Алоиз дома? – робко спросила я.
Она засмеялась:
– Да, молодой господин у себя…
Меня проводили в просторную комнату, уставленную великолепной белой мебелью. Мне эта комната она показалась похожей на рай. Алоиз показал мне красивую, покрытую белым лаком и застеленную голубым бельём кровать. Потом большой турецкий диван, обитый бело-синей тканью, и сказал, указывая на постель: «Тут сплю я», и, кивнув в сторону дивана, добавил: «А тут спит няня».
Затем он показал мне свои книжки с картинками, своих солдатиков, ружья и сабли, и я бы никогда не подумала, что ребёнок может обладать таким богатством. У меня совершенно не укладывалось в голове, что в этой роскошной комнате тоже можно делать вещи, подобные тем, какими мы давеча занимались в подвале.
Через несколько минут вошла маленькая, толстая, пожилая няня, которая всегда сопровождала Алоиза, когда он шёл в школу и возвращался из нее. Таким образом, мы были уже не одни, и мысль о повторении вчерашней игры для меня, естественно, отпала. Няня уселась на диван, взявшись за вышивание, и совершенно не обращала на нас внимания, а мы расположились за столом, сплошь уставленным солдатиками, и играли. Вдруг Алоиз поднялся, направился к няне, встал перед ней и схватил её за толстую, выдающуюся далеко вперёд грудь. Я была настолько поражена произошедшим, что сидела за столом, лишившись языка. Няня оттолкнула его и проворчала:
– Прекрати, Алоиз… – и при этом недоверчиво стрельнула глазами в мою сторону.
Алоиз сказал:
– Давай-ка… Пепи уже всё понимает, – и снова схватил её за большие, торчащие груди. Она позволила ласково трепать себя, уже более не противясь его намерениям, и только заметила:
– Я не сомневаюсь в том, что Пепи всё понимает, только вот не расскажет ли она об этом ещё кому-нибудь?..
Вместо ответа я поднялась с кресла, тоже подошла к ней, взяла за вторую грудь и сжала её. Та оказалась совершенно мягкой и тестообразной, и костлявое, немолодое лицо няни с маленькими косящими глазками густо покраснело. Алоиз уже извлёк из штанов свой шлейф и сунул его в руку няни. Она взяла и начала им поигрывать, однако не так, как это обычно делала я. Она держала его большим и средним пальцами, а указательным слегка дотрагивалась до жёлудя, чтобы крайняя плоть всё больше отходила вниз.
– Ты это знаешь? – спросила она меня с улыбкой, которая на её неприветливом лице производила впечатление гримасы.
– О да… – утвердительно кивнула я.
– Ну, и как это называется?
– Хвост, – чуть слышно проговорила я.
– И что такой хвост делает? – экзаменовала она меня.
– Сношает… – ответила я шёпотом.
Она начала сопеть и быстрее зашлёпала указательным пальцем по розовому жёлудю Алоиза.
– И… что же он сношает… хвост?..
Она почмокала губами.
– Плюшку… – ответил за меня Алоиз. Он рывком распахнул Клементине блузку – теперь я знала, кто такая эта Клементина, о которой он вчера упоминал в подвале – и обеими руками копался в её колыхающихся студнем грудях. Она бросила меня и сейчас целиком сосредоточилась на Алоизе. От моего внимания не ускользнуло, что эту игру в экзамены они наверняка затевают уже не первый и не второй раз.
– Что хвост делает в плюшке?
– Сношает. – Алоиз отвечал размеренно, серьёзно и как всегда спокойно.
С дрожащими губами Клементина продолжала спрашивать дальше:
– А как это ещё называется?..
Алоиз перечислил:
– Пудрить, трахать, дрючить, начищать, запечатывать, долбить. – Тон у него оставался серьёзным.
Клементина, напротив, возбуждалась всё более.
– Что ещё может хвост?
– Щекотать в попе… брызгать в рот… лежать между сисек…
– А что Алоиз хочет сделать сейчас?..
Не дожидаясь его ответа, она откинулась назад и сомкнула веки. Алоиз раскрыл ей блузку шире и вынул наружу обе груди. Они свисали очень низко, и я увидела, что соски у неё торчали в разные стороны и были величиною с мизинец. Алоиз по очереди брал в руки то одну грудь, то другую, втягивал в рот соски и изо всех сил сосал их с громким причмокиванием, и каждый раз Клементина дёргала тем плечом, которому соответствовала целуемая грудь. Это было подёргивание, проходящее по одной половине тела подобно эпилептической судороге или разряду электрического тока. Она облокотилась головой на спинку дивана, глаза у неё были закрыты, и Алоиз работал как заведенный. Осладострастивая таким манером то левый, то правый её сосок, он наклонился и так высоко задрал ей юбку, что взору предстали голые, короткие и толстые ноги Клементины. Алоиз разгладил подобранную юбку на животе Клементины, чтобы та не помялась, потом встал между её ногами, и, одной рукой широко раздвинув ей густую волосатую щётку, другой так ловко направил свой короткий и бодрый хвост ей в дыру, что одним ударом проник в пещеру по самое корневище. Потом он улёгся на Клементину, а она обеими руками обхватила его за попу и крепко притиснула к себе, так чтобы он имел возможность хорошо толочь, однако ни на волосок не смог выдвинуться. Клементина по-прежнему держала глаза закрытыми и жадно хватала ртом воздух. Сейчас Алоиз сжимал в ладони один из сосков и автоматически теребил его. Он был серьёзен, как и за день до этого, когда так славно сношал меня в подвальном проходе. Спустя приблизительно десять минут Клементина внезапно сказала:
– Конец – делу венец, – после чего убрала руки с ягодиц Алоиза. Сейчас он медленно полностью вошёл внутрь. Клементина от сладострастия высоко вскинула зад. Затем он снова медленно-медленно вынул его целиком, и по Клементине прошла такая мощная эпилептическая судорога, что она, казалось, разорвет ее надвое. Снова Алоиз медленно потянул хвост наружу. Клементина чуть ли не задыхалась. Снова он постепенно и будто нерешительно втиснулся в неё, и она дико изогнулась в пароксизме конвульсий. Сам Алоиз по-прежнему сохранял серьёзность.
Это повторилось шесть-восемь раз, в продолжение которых он всё время внимательно смотрел Клементине в лицо. Но как только судорожная гримаса на нём разгладилась и, глубоко удовлетворенная, она совершенно обмякла от изнеможения, Алоиз внезапно сделался пунцово-красным, нанёс два последних ожесточённых удара и затем рухнул вниз лицом на голую грудь Клементины. Он брызнул.
С минуту он лежал так, и Клементина совершенно неподвижно – под ним, а я стояла рядом и была совсем не прочь поднять свои юбки, чтобы и самой угоститься на славу. Но вот Клементина выпрямилась. Алоиз отделился от неё, вытер шлейф изнаночной стороной её юбки, и мы втроём уселись друг около друга на диван. Клементина взглянула на меня сбоку: