История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Шрифт:
– Ну, тебе понравилось?..
Я только улыбнулась. И Алоиз, сидевший по другую сторону от Клементины, бросил на меня взгляд поверх её выпуклых грудей. Она же спросила меня:
– Ты такое уже умеешь?
Я снова улыбнулась вместо ответа.
Она продолжила выведывать дальше:
– Ты уже когда-нибудь это делала?
Сама не знаю, что на меня нашло, но я не решалась кривить душой перед нею. Однако и говорить «да» мне тоже как-то не хотелось, а посему я лишь смущённо засмеялась в ответ, что при желании вполне можно было принять за согласие.
На что Клементина промолвила:
– А вот мы это сейчас проверим.
Она бесцеремонно задрала мне юбки и принялась обследовать мои сокровища.
– Вот так раз, – заявила она, основательно там покопавшись, – да тут уже явно что-то происходило.
С крайней осторожностью, так
– Да сюда вполне уже можно входить! – воскликнула она. И обратившись к Алоизу, продолжала: – Алоиз, туда уже можно входить.
Я затрепетала от таких слов, и это не ускользнуло от её внимания.
– Может, хочешь сейчас посношаться с Алоизом? – спросила она.
– Да, – без колебаний ответила я, потому что уже боялась уйти отсюда не солоно хлебавши.
Она снова повернулась к Алоизу и обратилась к нему:
– Ну что, парень, ты, верно, тоже не откажешься немного припудрить красивую девчонку? Как думаешь, а?
Алоиз поднялся с дивана и хотел, было, подойти ко мне. Однако Клементина удержала его.
– Не торопись, – сказала она, – сначала я хочу снова привести твой хвостик в надлежащий вид.
Эта предусмотрительность была, конечно, нелишней, поскольку стебель Алоиза довольно уныло свисал вниз. Он, вероятно, совершал с Клементиной гораздо больше верховых экскурсий, чем было позволительно для его возраста. Но в данный момент я, правда, и сама столь же хорошо и охотно занялась бы восстановлением его плоти. Хотя мне, разумеется, это не удалось бы совершить тем же самым способом, что Клементина. Она начала с того, что взяла вялый хвост в рот и увлажнила его, затем пристроила его у себя между грудей и ладонями сдавила их таким образом, что могло показаться, будто Алоиз сношается в чью-то мягкую попу. Это, похоже, привело в заметное возбуждение и саму добрую Клементину, отчего я уже начала побаиваться, что она снова обманом лишит меня удовольствия. При этом она безостановочно с сюсюканьем приговаривала:
– А где теперь мой Луизик находится… а?.. Не у добрых ли, не у сладких ли сисочек он теперь гостит… да… разве это не славно? Так! Так!.. Вот он встаёт потихонечку-полегонечку, да?.. Кто сейчас чудесненько посношался?.. Кто ж это такой был?.. Луизик?.. Конечно… Ведь у Луизика есть его добрая Клементина… не правда ли?.. Ни одна другая не сумела бы это сделать… Чтобы такой маленький мальчик снова мог пудрить… не так ли? Но Клементина позволит Луизику пудрить… не правда ли… столько, сколько ему захочется… разве не так?.. – И обернувшись вполоборота ко мне, продолжала: – По ночам… когда уже всё затихает… тогда Луизик из постельки обязательно приходит ко мне на диван… и мы с ним так славно занимаемся этим друг с дружкой… что? Но Луизик и сам уже всё хорошо умеет, и научился он этому у своей Клементины… вот так-то!
Я уже и надеяться перестала, что очередь когда-нибудь дойдёт до меня, однако Алоиз вытащил хвост из грудных тисков и спросил:
– Ладно, теперь я могу взять Пепи?..
Его стержень снова стоял как свеча, и я с трудом удержалась, чтобы не потрогать его, потому боялась этой толстой и противной особы, которая, похоже, так до конца ещё и не решила, следует ли позволять это. Впрочем, хотела ли она купить моё молчание тем, что разрешила Алоизу взобраться и на меня тоже, или она хотела ублажить себя лицезрением сладострастного спектакля, наблюдая за нашим совокуплением, я и по сей день, естественно, не знаю. Короче говоря, она уступила и, отодвинувшись в сторону, освободила на диване немного места. Мне пришлось улечься головой её на бёдра. Алоиз залез на меня, с серьёзным лицом откинул вверх мои юбки, расправил их, затем пальцем раздвинул мне щель, и одним ударом снова, как и за день до этого, оказался во мне, только ещё глубже и лучше, поскольку на этот раз нам не пришлось стоять.
Я с удовольствием говорила бы что-нибудь, охотно погладила бы его или сделала что-то подобное, ибо его короткие, размеренные толчки пробирали меня до мозга костей. Однако я испытывала непреодолимую робость перед Клементиной, на коленях у которой лежала и которая пристально следила за выражением моего лица. Зато сама она разглагольствовала всё безудержнее.
– Он уже проник в тебя? – спросила она меня.
– Да, он целиком внутри, – шёпотом ответила я.
Она просунула руку между нашими прижатыми друг к другу телами и ощупью пробралась по моему животу до самой плюшки. И там принялась играть то с моей щелкой, то с мошонкой Алоиза. Я, задыхаясь, пыхтела, ибо её груди при этом всей массой лежали у меня на лице.
Вот она снова выпрямилась и продолжила свои вопросы:
– Тебе нравится?
Я ничего не ответила, а только в знак подтверждения закрыла глаза.
– Стоящее дело, не правда ли? – спросила она. – Луизик хорошо сношает?..
– Да, – выкрикнула я и начала подпрыгивать под ним попкой.
– Ты уже когда-нибудь так хорошо сношалась?.. – полюбопытствовала она.
– Нет… – И я действительно чувствовала себя так, как будто никогда ещё не переживала подобной услады.
– А с кем же ты обычно сношаешься?.. – осведомилась она дальше.
– С Фердлем, – сказала я, потому что он больше не жил в нашем доме. Таким образом, Клементине я не солгала.
– С кем ещё? – спросила она таким строгим тоном, что я не могла не ответить.
– С Робертом…
– Так, а кроме того?..
– Со своим братом…
Под впечатлением ударов, которые я ощущала и которые переполняли меня возбуждающим наслаждением, это как бы само собой сорвалось с моих уст. К счастью она прекратила расспросы, зато на ум ей пришла новая идея. Она распустила мой корсаж, высоко подобрала мне сорочку, – так, что обнажились мои маленькие соски, увлажнила кончики пальцев и теперь, точно обводя вокруг ласкающим языком, тихо-тихо играла с ними. Всё быстрее, быстрее, и вскоре мои соски, до этого бывшие совершенно плоскими как мелкая чечевица, отчётливо выступили вперёд и стали очень твёрдыми. Вдобавок Алоиз осуществлял сейчас вращательные движения, которые растягивали мне влагалище, и своим щекотанием доводили меня до безумного исступления. Под воздействием такой обработки у меня пропала всякая робость, я чуть слышно повизгивала, кричала: «Ах, у меня накатывает… у меня накатывает!..» и подавалась попкой навстречу каждому совершаемому Алоизом движению. Возбуждение, которое дарило соитие, казалось, исходило у меня отовсюду, а не только из плюшки. Волны приятного горячего озноба пробегали по моей груди, спазматические импульсы пронизывали позвоночник, и отголоски их звонко отдавались во всех частях моего тела, так что я уже не чаяла это вынести. Когда Алоиз со словами «Конец – делу венец», которые он обычно произносил перед брызганьем, приступил теперь к завершающему этапу, начав медленно и полностью из меня выходить, я, из страха лишиться содержимого плюшки, резко сжала нижние губы. И когда он снова медленно въехал в меня, я от блаженства захлопнула раковину, чтобы опять во всей полноте чувствовать этот толстый теплокровный ствол. Клементина при этом поглаживала рукой мои соски, и на меня один за другим накатило три раза подряд. Во время третьего раза всё тело у меня передёрнулось и растянулось до кончиков пальцев на ногах, так что большой палец ноги болезненно изогнулся как в судороге, и я испустила пронзительный вопль. Однако Клементина незамедлительно закрыла мне рот рукой. В это мгновение в меня маленьким раскалённым валом ворвалась сперма Алоиза. Я ощутила, как при впрыскивании пульсирует его шлейф, и тут на меня накатило в четвёртый раз, да так порывисто, как ещё никогда не бывало. И не имея возможности закричать, я кусала и лизала внутреннюю сторону ладони Клементины, которую та крепко прижала к моим губам.
Мне пришлось ещё целый час пролежать потом, вытянувшись на диване, настолько я была изнурена этим спариванием. И я наблюдала, как Клементина поставила Алоиза на диван спиной к стене, устроилась перед ним, и, зажав его отработавший шлейф грудями, принялась снова возбуждать его. Однако тот упорно продолжал вяло висеть. Тогда она взяла его в рот, сосала его и кончиком языка облизывала Алоизу яички. Она протиснула голову у него между ногами и лизала его глубоко внизу, между хвостом и анальным отверстием, и я видела, как его буквально трясло от этой возбуждающей процедуры. Тем не менее, он продолжал сохранять всё то же – серьёзное и равнодушное – выражение лица. И только после того, как Клементина затолкнула его шлейф в рот целиком и теперь понемногу водила им вперёд и назад, точно во время сношения с плюшкой, только тогда он положил ей ладонь на голову. Она не шевелилась, держала хобот во рту так, что даже краешка его было не видно, и лишь по втягиванию её щёк я могла заметить, что она истово обсасывает его. Вдруг Алоиз начал наносить сношательные толчки. Клементина тотчас же подалась назад, и я увидела, что у Алоиза опять стоит, уже в третий раз. Алоиз схватил Клементину за голову и опять втиснул свой шлейф ей в рот: