История. Тетралогия
Шрифт:
А я раз за разом - Да когда же это было? Сами рассказывали, Алевтина Петровна, чуть ли не при царе Горохе такое в последний раз случалось. Подожмёт Алевтина Петровна губы - Умные все ныне стали, бога не боитесь, а народ то не зря овраг Блудовым прозвали. Христом богом прошу - не ходи в туман.
– Да не волнуйтесь вы так, Алевтина Петровна - в ответ машу рукой - Все нормально будет. И такие диалоги у нас каждый раз, когда я к ней приезжаю, словно ритуал какой.
Вообще-то надо слегка прояснить, что за овраг такой туманный и чего это я через него туда-сюда шастаю. Дело в том, что дачка у меня тут не далеко находится.
Когда в стране грянула лихая перестройка, все окрестные колхозы враз миллионерами стали. Кто миллион, кто три, а кто и вовсе пять государству должны оказались. Вот один из них взял, да и раздал свои земли под садовые участки. На секундочку - бесплатно, всё равно зарастали.
Вот значит, лет пять назад, я себе и приобрел такую 'фазенду'. Можно сказать за копейки. Домик три на пять с маленьким окошком, небольшая верандочка обвитая виноградом. Ни света, ни телика, ни радио, зато до пруда три шага. Тишина и покой. Нирвана. На участке тоже не загибаюсь, только все самое необходимое. Я, считай, всё лето тут живу, так сказать, на подножном корму. Кое-что сам выращиваю, что-то соседи на заказ привозят, а за хлебом, крупами, калбасой-тушенкой я на велике в Лутошкино мотаюсь. Это если по дороге то до деревни километров десять, а если напрямки, через Блудов овраг, чтоб его, и пары километров не будет. Опять же, сердобольная Алевтина Петровна то молочком, то яйками меня 'подогреет'. У нас с ней замечательные отношения. Это я летом, считай, всё время на даче. Всю позднюю осень, зиму и раннюю весну живу в городе. Подрабатываю. Но Алевтину Петровну не забываю, наезжаю к ней регулярно, привезти чего, починить, поправить. Да и просто посидеть, поговорить. Мне не трудно, а ей в радость. Одинокая она, жизнь помотала, куда там бразильским сериалам, такого понарассказывала, ни в кино, ни в книжке не встретишь, я от половины того, что она пережила - загнулся бы. Уже скоро восемьдесят стукнет, но ничего, ещё шустрая бабуська. Так что, осенью я свою дачную барахлюндию к ней волоку, а весной обратно. Как раз за три-четыре ходки, навьючив себя и велосипед по полной, укладываюсь.
Блудов овраг, через который я постоянно курсировал и правда был странноват. Не глубокий, метров семь-восемь. По дну протекал совсем слабый ручеёк, да какой там - ручеёк, так... сырость одна. Весной и осенью помокрее, а летом и вовсе пересыхает. Не сказать, что всегда, но довольно регулярно там действительно присутствует туман. В основном, конечно, по утрам и вечерам, что вполне естественно, но иногда, в пасмурные или дождливые дни туман тоже появлялся достаточно часто. Единственное, его структура была весьма разнообразна, то он представал лёгкой, белесой дымкой, то монолитным пластом плотной ваты, то бурлящей субстанцией, подойдешь другой раз к краю, посмотришь сверху, ну полное ощущение, что сейчас в кипяток нырнёшь. Короче, был туман многолик и разнообразен, если это и есть проявление его жутких свойств то... не знаю, меня лично не впечатляло. Преодолевал я его помногу раз и в разных состояниях.
Вот и в этот раз, нагрузив своего 'Мула', как я свой велосипед называл, до состояния прогиба ободов и взвалив на плечи станковый рюкзак, килограмм эдак, под двадцать пять, я повернулся к Алевтине Петровне и махнул рукой, мол, 'Всё, отчалил'. Она лишь недовольно поджала губы и плавно перекрестила меня во след. Она всегда так делает.
Солнце только-только начинало подниматься где-то там, на Востоке. Я навалился на руль и плавно покатил своего 'Мула' в сторону оврага. Покатил потому, что в данной комплектации для езды он не приспособлен. Мощный задний багажник, на нём объёмный сумарь, по бокам колёс два вместительных кофра из толстой кожи, прообразом которым послужили пехотные ранцы 1812 года. Спереди большая, крепкая, мелкоячеистая металлическая корзина, с боков, опять же, висят полуовальные эмалированные 12-ти литровые вёдра. И всё это забито до отказа. К рамке плотно примотаны, так сказать, орудия производства. Да я и сам упакован не слабо. Плотная футболка, 'зимняя' тельняшка сверху, подарок сына, потеплей иного свитера будет, потом куртка со штанами, мой старый, но ещё ходить и ходить в нём, камок. Портупея. Под штанами добротные трикошки, когда тебе за полтишок, они не лишние, знаете ли. На ногах, на плотный носок, крепкие, но разношенные берцы. Нигде не жмут, не давят. Завершает 'ансамбль' просторная куртка из плотного брезента с капюшоном, ну и 'Балаклава' на голове. Казалось бы, с таким грузом, так одет, кабы не замариноваться в собственном соку. Но тут все рассчитано. Я всегда в утренний рейс по максимуму гружусь, по холодку, не спеша, с 'перекурами'.... Дойду до дачи и даже не вспотею. У нас в конце апреля, другой раз, и посерёд солнечного дня задубеть можно.
Когда я подкатил к краю Блудова оврага, выяснилось что, сегодня туман прибывает в своей плотной ипостаси. Ну что ж, не в первый раз, потихоньку, помаленьку, начал спускаться вниз. И с этой и с той стороны, в местах подъёма, склоны были достаточно пологими, а кое-где люди слегка помогли природе лопатами. С каждым шагом становилось всё темнее, я будто бы погружался в топлёное молоко, обзор не превышал полутора метров. Уже почти спустился, как вдруг колесо обо что-то стукнулось, руль мотнуло, и велик всей своей массой резво рванул вниз. С криком 'Мля-а-а-а, стой падла-а-а' я, держась за руль, проскользил по склону метров пять и... о чудо, сумел не только остановить этот грёбаный тарантас, но и остановиться сам. Меня аж в пот бросило. Как я не навернулся со всеми гунями... уф-ф!!! Осмотрелся... ну это такая фигура речи 'осмотрелся', ощущение, что видно меньше метра, то есть, ни шиша не видно. Стой, не стой, а двигать надо. Я снял рюкзак, поставил стоймя, опёр об него велик, пошатал конструкцию - вроде не падает. Сделав несколько шагов, практически на ощупь, я чуть в воду не вошел, вовремя тормознул.
– Это что еще за хрень - пробормотал я - откуда здесь столько воды. Я прошел немного вправо, потом столько же влево, ни чего не поменялось - вода.., много воды. Ещё этот гадский туман... и в такой плотный я действительно ещё ни разу не попадал. Ни черта не видно.
– Эй! Алё! У вас тут что, бобры стахановцы завелись!
– крикнул я в туман - Или потоп местного разлива, э? Туман ответил мне мертвящей тишиной. Бры-р-р! Меня передернуло, то ли от холода, то ли от нервов. Что-то напрягать меня стала эта белая гадость. Вот насмотришься всяких нехороших фильмов, где из тумана всякая гадость лезет....
Так - сказал я сам себе - надо вылезти наверх и слегка подождать. Когда я карабкался по склону, то якобы в шутку бурчал под нос 'Вот говорила мне бабушка Алевтина, не ходи Петенька в туман', а на самом деле мне было страшно, не хорошим таким, иррациональным страхом. Когда я вылез из оврага, у меня ещё заодно и глаза на лоб вылезли.
– Алевтина Петровна, дорогой вы мой человек, надеюсь на вас и уповаю - я прижал руки к груди в молитвенном жесте - очень хочется мне, что бы это вы сегодня с утра, дабы проучить неслуха окаянного, подмешали мне в квас хрень-траву. И всё что я вижу сейчас, мне только кажется!!!
Вместо Лутошкино, до которой в прямой видимости метров триста от оврага, буквально из под ног начинался пологий подъём на каменистую возвышенность, покрытую прошлогодней травой, которая тянулась и вправо и влево, на сколько хватало обзора. Ничего подобного тут и сейчас быть не могло. Не могло, но было! Ах, какие нехорошие предчувствия накатили на меня, аж до слабости в коленках. Я обернулся посмотреть, что находиться на противоположной стороне оврага, однако, вспухший белёсым горбом туман совершенно не давал рассмотреть хоть что нибудь.
– Что ж, поднимемся в гору и обозрим окрестности - дал я сам себе задание. Когда метров через пятьдесят, я поднялся на вершину каменистого гребня, то картина, открывшаяся предо мной, повергла меня в ужас, трепет, восторг - всё сразу! И, тем не менее, в то, что мне открылось, я поверил сразу и безоговорочно.
Мне незачем кататься по земле с криками 'не верю' и 'этого не может быть', рвать волосы, бить себя по щекам и щипать за бока, дабы проснуться. Убеждать себя, что возможно мне стало плохо, и я сейчас лежу под капельницей в палате интенсивной терапии, и всё что я сейчас вижу это - глюки! Я всегда был сторонником 'реальности данной нам в ощущениях'. Если ты видишь, слышишь, обоняешь, если тебя прошиб холодный пот и дергается веко, это и есть - реальность! Все остальное, от лукавого. А ещё я всегда считал себя психически устойчивым!