Истребитель 2Z
Шрифт:
— М-да… Эта чортова коробочка действительно выглядит довольно подозрительно. — Он вытер платком неожиданно вспотевшее обрюзглое лицо…
Пронзительная трель свистка — и «2Z» стал медленно опускаться в люк.
Человек в черном костюме отвел Урландо в сторону и стал что-то говорить ему, шевеля бровями и поглядывая в сторону Лебедева.
Наконец он подошел к Лебедеву и сказал с оттенком любезности:
— Вы поедете вместе с синьором Бенедетто Чардони.
Он показал на авто, куда усаживался
— Синьор Бенедетто? Весьма рад. Разрешите…
Чардони слегка подвинулся. Лебедев увидел его морщинистое жирное лицо близко-близко, и тут своеобразный восторг внезапно потряс Лебедева, и он улыбнулся так широко и так вкусно, что Чардони тоже заулыбался, размаслился улыбкой во все лицо.
Авто круто взяло с места. Поляна форта скрылась за поворотом шоссе. Проехали мимо проволочных заграждений. Дорога пошла в гору.
А в мозгу Лебедева открылась нараспашку дверь в «хранилище», и там очень ясно выплыла картинка из далекого детства: сарай в сибирском городишке; ребята с изумлением и интересом смотрят на химические пробирки, а пробирки держит в руках лобастый ссыльный студент.
Теперь Лебедев чувствовал, как волна неудержимого смеха ширилась в его груди. Он повернул свое лицо к Чардони и отчетливо выговорил:
— Ну-с, как изволите поживать, драгоценнейший Венедикт Кузьмич?
Тот привскочил на сиденье от неожиданности и на чистейшем русском языке, с этаким волжским «оканьем», отозвался:
— Хорошо, преотлично! — И тут же спохватился: — А вы кто? Наш? Из России?
— Во-во, угадали, — усмехнулся Лебедев. — Попали в самую что ни на есть точку, достопочтеннейший Венедикт Кузьмич.
Называть лобастого Чардони по имени-отчеству доставляло сейчас Лебедеву своеобразное наслаждение, потому что при этих словах вертелся и ежился синьор Бенедетто, как береста на угольях. И поэтому Лебедев продолжал, нажимая на слова:
— Если не забыли своей ссылки в Сибири, Венедикт Кузьмич, то, конечно, помните сарай при доме Лебедевых и химические опыты, нитрогруппу и мальчишек — Колю, Антошу?
Венедикт, будто уж, весь вывернулся на сиденье:
— Великий боже, возможны ли такие встречи?
— Как видите — возможны, Венедикт Кузьмич.
— Ах, как тесен мир, великий боже!.. Вы — Коля?
— Нет, Антоша.
— Припоминаю. Великий боже, какая встреча! Антоша… позвольте так называть вас… ведь вы мой в некотором роде, — ах, великий боже, как это говорилось по-русски? — вы мой… соотечественник и даже ученик. Да, так… Но как вы здесь?
Лебедев ответил обворожительной улыбкой:
— А как вы здесь, Венедикт Кузьмич?
Чардони всплеснул руками:
— Великий боже! Разве об этом можно говорить вкратце? Это целая эпопея, величественная, как «Одиссея». В Сибири я задыхался от одиночества. Началась война, и я пошел добровольцем. Не на фронт, конечно, а в санитарные части. Великий боже, припоминаю санитарный поезд, «Союз городов», «Союз либерального земства», «Союз дворянства», вы помните? Ах, где вам помнить! Потом гражданская война, Крым, перекопский разгром, когда к нам ворвались…
«Ага, — догадался Лебедев, — к «нам», то есть к «вам». Понятно».
Бенедетто заспешил:
— Вы так взбудоражили мои воспоминания… Великий боже, что было! Сначала бежал в Турцию. Из Константинополя я пробрался в Милан, закончил там образование. Ведь я — естественник и так люблю органическую химию… Поступил я на химический завод, мои работы о нитрогруппах удостоены премий. Сейчас я — член Национальной ассоциации химиков.
— Да, успех… — задумчиво выговорил Лебедев. — У вас типичный жизненный путь, Венедикт Кузьмич, типичный для эмигранта-меньшевика. Со ступеньки на ступеньку вы скатились к фашизму. Вас купили Рим и Берлин, вернее, не вас, а ваши знания. Они нужны для изобретения штучек вроде урландовского истребителя…
— Великий боже, вы занимаетесь чтением в сердцах! — пробовал отшутиться Чардони.
Лебедев же прищурился, и нельзя было сейчас понять, улыбается он или серьезен.
— Мне кажется, я не ошибусь, если добавлю, что вы, Венедикт Кузьмич, чего доброго, теперь и в католичество переметнулись. Уж очень часто вы боженьку упоминаете…
— Да вы-то кто, Антоша?! — выкрикнул Бенедетто.
Лицо у Лебедева стало спокойным и торжественным, губы сложились двумя упрямыми ровными складками, и ответ прозвучал точный и крепкий:
— Я — разрешите сообщить, Венедикт Кузьмич, — коммунист.
Чардони опять подпрыгнул. Цилиндр скатился с его головы, был подхвачен порывом ветра, взметнулся на воздух и исчез в пришоссейной канаве.
— Так вы не бежали из России? — взвизгнул Венедикт Кузьмич. — Бенедетто Чардони и, отдуваясь, вытер рукою мокрый лоб.
— Эка куда хватили, синьор Венедикт Кузьмич! Просто летел я из Москвы на Огненную Землю, да вышла непредвиденная остановка на Коралловых островах.
Бенедетто все еще непонимающе глядел на Лебедева.
— Изумляетесь, Венедикт Кузьмич? Ведь знаменитый советский летчик, погибший несколько месяцев назад, Антон Григорьевич Лебедев, — это я…
Чардони внезапно повернулся к Лебедеву, и тот увидел в глазах фашиста такое хищное бешенство, что инстинктивно отпрянул назад. Казалось, что с лица Бенедетто упала маска и под ней оказалась оскаленная пасть зверя с торчащими клыками. Фашист захлебнулся злобой:
— Довольно миндальничать с вами! Урландо имеет ветер в голове, но хозяин здесь — я!