Истребитель 2Z

Беляев Сергей Михайлович

Наш мирный труд

Ласковое утреннее солнце медленно поднималось над заволжскими просторами. Бутягин вышел из авто и приложил бинокль к глазам:

— Шестой участок левее?

Директор совхоза показал рукой:

— Забирайте больше влево, Николай Петрович. Где два комбайна работают, видите? Так вы еще левее.

— А комбайны на шестом?

— На шестом и на пятом. «Альбина» — вне конкуренции. На прошлой шестидневке «мильтурм 114», по-вашему указанию, попробовали, — тоже прорастание эффектное.

—

Боюсь, что по некоторым причинам нам от «альбины» вообще придется отказаться… Впрочем…

Бутягин внимательно смотрел в бинокль:

— На седьмой участок, я вижу, выехала одна машина…

Директор прищурился:

— Номер двадцать третий. Работу начнут ровно в четыре пятьдесят. С этого пригорка мы всё увидим.

Глаза директора улыбнулись по-хорошему.

— Я вас, Николай Петрович, сюда привез, чтоб вы своим изобретением, так сказать, на расстоянии полюбовались. Машину свою вы знаете до малейшего винта, а вот посмотрите на нее в перспективе, а?

Он глянул на часы:

— Осталось полминуты…

На седьмом участке машина «Урожай» подошла к краю поля. Молоденькая водительница машины не спеша подтянула узел цветистого платка на голове. Стрелка на золотых часах-браслете показывала пять утра. Бригадир дружески кивнул головой девушке:

— Шура, а вон на пригорке сам профессор с товарищем директором на тебя смотрят! Покажи темп.

— Обязательно, — отозвалась Шура и включила электромотор.

Машина двинулась по седьмому участку совхозных полей.

На пригорке около авто директор сказал Бутягину:

— Начали… Машину Шура Носкова ведет, та самая, что на слете рапортовала. Молодчина!

А Бутягин не мог оторвать глаз от бинокля. Он видел широкую черноземную степь, прорезанную аккуратными линейками водооросительных каналов. Вот работают комбайны, снимая урожай «альбины 117». Вот люди в широкополых соломенных шляпах двигаются по краям поля. Грузовики, наполненные свежим зерном, важно переваливаясь, сытые и довольные, выезжают на темный глянец шоссе, там прибавляют ход, бесконечным караваном мчатся к горизонту, где чуть-чуть видна серебряная нить далекой Волги. А сюда, левее, где вдоль границы седьмого участка тянутся излучающие антенны, проворно и деловито продвигается машина «Урожай». Видна яркая пунцовая повязка на голове водительницы. Да, это Шура, та самая девушка, которая этой весной в Кремле, принимая ценный подарок из рук наркома, скромно сказала:

— Бригады обещают, что все урожайные рекорды обязательно будут нашими, советскими…

Шура Носкова повернула машину, чтобы обрабатывать следующий ряд. И Бутягин вдруг почувствовал, что сердце его забилось в радостном, непередаваемом волнении. Он увидел и ощутил всю красоту грандиозной картины всепобеждающего свободного труда на свободной земле. Темное пространство степи постепенно начинало зеленеть. «Альбина 117» росла, повинуясь гению человека, и земля, старая заволжская земля, раньше изнывавшая от жажды, непокорная и суровая, теперь послушно работала, радостно отдавая людям все свои скрытые силы.

— Проедем теперь к восьмому участку, — стараясь скрыть волнение, произнес Бутягин. Он увидал «перспективу» воочию и теперь был радостен и горд, как никогда раньше.

Навстречу двигалась вереница грузовиков с зерном. На крепко увязанных мешках одного грузовика сидел, держась за веревки, бородатый рабочий. Он узнал знакомый автомобиль, приветливо помахал шляпой. Через некоторый промежуток двигалась вторая вереница. На переднем грузовике развевалось красное бархатное знамя с золотым позументом. Директор, управлявший авто, застопорил и сказал Бутягину:

— Продукция третьего участка. Передовики уборки.

Циферблат смерти

Лебедев молча следил за руками Урландо, стараясь понять связь между рычагами управления и действиями «2Z». Истребитель двинулся с места. Он не катился по земле, а летел по воздуху на высоте каких-нибудь двадцати метров. Лебедеву казалось, что он сидит в кино и перед ним демонстрируют ленту, заснятую с мчащегося поезда. Казалось, что долина с рекой и садами движется прямо на «2Z», а сам он стоит на месте.

Вскоре привычное чувство движения в воздухе охватило Лебедева. Только странно было чувствовать себя пассажиром, а не пилотом. Он жадно смотрел вперед. По сторонам расступались лесистые холмы. Вот показались домики поселка. При такой скорости нельзя было рассмотреть подробностей, но Лебедев ярко представил себе, как куры бродят около оставленных жилищ, дворняги, выбежав на пыльную дорогу и подняв кверху шершавые морды, готовятся лаять на летящую машину… Остро представилось Лебедеву: на подоконнике крайнего дома развалилась кошка, вся в расцветке ярких золотисто-рыжих пятен, и аппетитно жмурится на солнце.

— Внимание! — крикнул Урландо.

На белом циферблате, у конца черной стрелки, над рычагом, который круто и резко повернул Урландо, показалось четкое коричневое слово:

СМЕРТЬ.

И Лебедев увидел, что куры и собаки будто растаяли. Домики разваливались, превращаясь в пыльную труху. Только однообразный пепельный дымок висел теперь впереди истребителя, сеявшего разрушение и смерть. Почему-то Лебедеву стало очень жалко выдуманную им самим рыжую кошку. Наверное, перед смертью она жалобно мяукала.

— Первая… Вторая… — жестко перечислял Урландо. — Деревни исчезают. Превосходно. Вы видите?

— Я ничего не вижу превосходного в разрушении беззащитных деревушек. Удивляюсь вашему правительству, которое позволяет вам превращать, хотя бы и для опытов, цветущие долины в пустыню!

Смешок был ответом Лебедеву:

— Ха-ха, сейчас вы мне напомните Чапей и окрестности Шанхая? Или, может быть, вы начнете декламацию о разрушении Герники или Аддис-Абебы? Там мы тоже производили некоторые эксперименты.