Истребивший магию
Шрифт:
Она ощутила, что жизнь возвращается к ней не струйкой, а бурным потоком, всхлипнула еще разок, вытерла лицо ладошками.
– Как это нет жены? У тебя – и нет?
– Нет, – ответил он. – Была, но в прошлом году ушла к богатому и красивому купцу.
Она ахнула:
– И ты ее отпустил?
Он посмотрел с недоумением:
– А почему нет? Он хороший человек, к тому же может дать ей все, что она хотела: богатый уютный дом, покой, приличных соседей, всю жизнь на одном месте… женщины, как догадываешься, не
Она возразила почти весело:
– Ты за всех женщин не говори! Это мужчины все одинаковые, а мы, женщины… ну, почти все, но все-таки не все.
Он соглашался, кивал, этот зайчик ожил, машет лапками, стрекочет, на время даже забыл про главное обвинение, но это ненадолго, вот-вот спросит…
…а он не знает, как ответить, как объяснить, если сам даже для себя не сформулировал, просто твердо знает, что так надо, что ему велено Тем, Кто создает и лепит род людской, что иначе всему роду людскому то ли сгореть дотла в небесном огне, что падет на землю, то ли утонуть в воде, что покроет все земли, то ли умереть от мора, который истребит человечество, забывшее, что перед ним есть Цель и к ней надо идти.
Часовые на воротах лишь покосились недовольно на двух всадников. С таких пустышек надо бы драть вдвое, да власти не велят, могут оказаться важными гонцами, ладно, проезжайте…
Волхв в городе так же невозмутимо взирал с высоты седла, как и в степи. Она поглядывала на него со страхом и осторожностью, это совсем не тот человек, который поймал ее, падающую с дерева, который везде защищал и берег, хотя и не показывал виду, такие мужчины тоже есть, хотя и великая редкость, настолько великая, что и не верится, каждую минуту ждешь, что прикидывается, а на самом деле уже мысленно тащит ее в постель…
За его бесстрастностью, похоже, кроется нечто иное, пару раз она отчетливо ощутила идущий от него странный жар, словно в его груди разгорается жаровня, полная углей, но тут же спохватывается и запахивается в плотный доспех с головы до ног, ничто не выскальзывает наружу.
Когда городские ворота остались за спиной, а подковы вместо сухой земли звонко застучали по булыжникам мостовой, Барвинок ощутила, как волхв неспешно скосил глаза в ее сторону.
– Ну вот, – прозвучал его отвратительно спокойный голос, – и приехали. Твой город!
Она кивнула:
– Спасибо, что скрасил мне дорогу. Поедешь дальше?
Он покачал головой:
– Дальше три дня по голой степи. Переночую здесь, а с утра и отправлюсь. Прощай!
Она повернула к нему голову. Он чувствовал ее взгляд, но продолжал смотреть вперед, инстинктивно оттягивая неприятный момент, однако Барвинок заехала чуть вперед, чтобы видеть его лицо, ее глаза стали требовательными.
– Тебя оболгали, – произнесла она совсем не щебечущим голосом, – что убиваешь из-за мести. Но все-таки ты и есть
Она говорила почти шепотом, чтобы не слышали прохожие, он кивнул и с великой неохотой разлепил губы:
– Наверное. Если я такой один.
– Один, – подтвердила она. – Вообще-то магов ненавидят многие, но все из зависти. Каждый хотел бы стать магом. Но вот чтобы начать их истреблять холодно и безжалостно… Почему?
Он тяжело вздохнул, в груди словно огромная льдина, что медленно тает и продавливается в желудок, чувство потери растет, но Барвинок смотрит требовательно, и он проговорил с великой неохотой:
– Я же сказал, чувство справедливости… Неловко об этом говорить, будто чем-то бахвалюсь, вот я какой замечательный, а все остальные дураки и воры, но… что делать, меня ведет именно оно… сейчас, по крайней мере. Потом, может быть, что-то другое завладеет мною, но сейчас, гм…
Вдали на перекрестке улиц показался высокий просторный дом, огороженный невысоким забором, коза перепрыгнет, Барвинок покосилась по сторонам, все заняты своими делами, да и далеко, прошипела зло:
– Какая может быть справедливость в убийстве?
– Нет справедливости, – согласился он, – но есть необходимость.
– Убивать?
– Делать нужное, – ответил он. – Знаешь, как делать без убийств? Скажи. Я с радостью обойдусь без них.
Она прошипела:
– Да кем ты себя считаешь?
Он снова задумался, эта манера думать над каждым ответом дико раздражает, мыслитель нашелся, с такими мышцами умных не бывает, ответил рассудительно:
– Да как-то все равно, кем считаю. Главное, что делаю.
– А что делаешь?
Он снова задумался, потом ответил очень серьезно:
– Истребляю колдунов.
Она добавила ядовито:
– А также волшебников, магов, чародеев…
Он равнодушно отмахнулся:
– Да какая разница? Все одинаковы.
Она произнесла с ужасом:
– Не могу себе представить, что ты и есть человек, которого ненавидят все!
Он пожал плечами.
– Ну, уж и все…
– Все, кто о тебе слышал, – сказала она с нажимом. – Или вообще слышал о некоем человеке, который зачем-то… или в своем сумасшествии уничтожает не только колдунов, магов, чародеев и волшебников, но и все источники магии!
Он покачал головой.
– До источника никому не добраться. К счастью. Я уничтожаю только запасы! Хранилища.
– Пусть так, – согласилась она. – Кроме того, уничтожаешь волшебные вещи. Мечи-кладенцы, скатерти-самобранки, кольца, браслеты, доспехи, ковры-самолеты, шапки-невидимки, дудочки, молодильные яблоки, зеркала… убиваешь жар-птиц, а по слухам, ты Сирина и Алконоста тоже убил… чудовище!
– Птичек жалко?
– Чудовище, – повторила она с ужасом. – Ты уничтожаешь у людей надежду на лучшую жизнь!