Истребивший магию
Шрифт:
– Что случилось? – прошептала она. – Мы как будто какую заразу занесли…
Он похлопал своего коня по шее, посмотрел на нее внимательно.
– Близко, – сказал он одобрительно, – близко…
Она дернулась, как ужаленная. Глаза сверкали яростью.
– Не шути над людскими несчастьями!
– Какие несчастья? – удивился он.
– Ты видел, у них и цветы разом завяли, колесо перестало крутиться, дом разрушается…
Он хмыкнул.
– У них рук нет, что ли? И он, и его жена – здоровые еще, сильные, крепкие. Потрудятся –
– Грубый ты. И бесчувственный.
– Я?
– Да, ты. Что глазки делаешь? Все равно у совы круглее.
Он пробормотал:
– Да это я как-то все обвинял в бесчувственности одного лохматого… Но чтоб меня… гм… Хотя, может быть, кто-то по дури мог, мог…
Она задохнулась от возмущения.
– По дури? Это ты считаешь дурью? Может быть, ты даже чуткий и нежный?
Он удивился:
– А как же? А самый он и есть.
Она умолкла, решив, что издевается, но его лицо оставалось абсолютно спокойным и уверенным в своей правоте, словно он скала на пути ветров, а те вместе с мусором несут всяких мелких птиц, на писк которых обращать внимания не стоит.
Кони идут весело, отоспались, сами без побуждения срываются на рысь, а затем и в галоп, если не остановишь, далекие холмы двигаются навстречу все быстрее.
Когда и они приблизились вплотную, а потом расступились, с одного из них открылся вид на зеленую долину, расчерченную полями и огородами. Почти посредине просторно раскинулся город, где среди высоких старинных зданий зияют проплешины пустырей, лугов и даже пастбищ.
Кони шли галопом, скоро Барвинок рассмотрела, что дома добротные, каменные, деревянные только на окраине, крыши блестят тускло, в городе ни деревца, только небольшой пруд да две высокие башни со следами времени.
– Ну вот, – сказал Олег с удовлетворением, – Коростень. Добрались наконец-то. Какой же я все-таки молодец!
– Чего вдруг? – спросила она враждебно.
– Довез в целости, – объяснил он. – Не прибил… ни разу.
– А хотелось?
– Еще бы, – ответил он.
– Очень?
– Да когда как…
– А чего ж не прибил?
Он подумал, объяснил честно:
– Добрый я. Терпеливый. Все вынес, как видишь. Когда другие будут тебя лупить, как сидорову козу, вспоминай мое неслыханное терпение и несказанную доброту.
Она не нашлась с ответом, молча пустила коня следом. Город приближался медленно, стена вокруг деревянная, простой частокол, хотя жители могли бы раскошелиться и на каменную, а то как в большом селе…
– Место для мудреца, – обронил Олег. Заметив ее недоумевающий взгляд, пояснил благосклонно: – Уединение нужно искать в больших городах.
Она поморщилась:
– Ты меня уже замучил прописными истинами!
– Полезные истины, – сказал он нравоучительно, – следует говорить и повторять как можно чаще.
Ее передернуло, словно хлебнула вместо яблочного сока крепкого уксуса.
На воротах стражи взимают плату с хозяев нагруженных телег. Барвинок
Конь волхва пошел было вперед, но Барвинок перехватила его за повод и удержала.
– Погоди, – произнесла она напряженным голосом. – Как это я раньше не догадалась… Но слишком уж было невероятно! А сейчас, когда вспоминаю, все как на ладони… Что я за дура? В деревне ты едва не убил Кривого Корня, но магию у него отобрал точно. Так? Дальше… Нас угостили на скатерти-самобранке, но после нашего появления и она… потеряла всю магию.
– Не после появления, – поправил он. – А потом. Перед нашим уходом.
– Значит, – сказала она торопливо, – не отрицаешь. Потом мельник… Это не случайно после нашей ночевки и цветы завяли, и колесо перестало крутиться, и сам дом сразу постарел?
Он смотрел на нее серьезными зелеными глазами, но она не могла понять их выражения, хотя обычно мужчин читает, как открытую книгу, где мало букв, а одни картинки.
– И что?
Она перевела дыхание и выпалила:
– Так это ты и есть?
– Кто, – осведомился он, – я есмь?
– Воин, – прокричала она обвиняюще, – что убивает магов? А ты мне нагло врал, что это брехня! Ты сам брехло!.. Как можно врать? Это нехорошо! Ты смотрел мне в глаза и врал?
Она задыхалась, не находя слов от великого возмущения, от обиды, едва не бросилась на него с кулаками, а потом просто разревелась. Он с минуту смотрел, как она всхлипывала, размазывая кулачками слезы по щекам, придвинул коня вплотную к ее лошадке и дружески обнял за узкие плечики.
– Я не врал, – сказал он мягко. – Вспомни мои слова. Любая горечь с годами забывается, и если тот человек начал убивать колдунов из-за мести, то уже прекратил бы. Человек не может страдать так долго. Вернее, у него будут новые причины страдать. А если еще и старым ранам болеть, он сойдет с ума. Вообще род людской прекратится.
Она, все еще вздрагивая всем телом от бурного плача, прокричала:
– Так почему же?
– Месть, – проговорил он мягко, – это мелко. И не совсем достойно, хотя и… понятно. Даже оправданно… почти всегда. Но чувство мести выгорает быстро. А вот другое чувство…
– Какое?
– Чувство справедливости, – ответил он. – Только оно может расти и укрепляться всю жизнь. И пускать корни в мысли и поступки.
Она подняла голову, глаза красные, как у карасика, отчаянные, но взглянула с некоторой надеждой:
– Значит, ты не мстишь за убитую жену?
– Жену? – переспросил он с недоумением. – Нет, конечно. У меня нет жены… У меня совсем другие причины воевать с колдовством, магией, волшебством и любым чародейством. Я бы сказал, более… высокие, что ли, если бы сам не чурался слишком красивых слов.