Итальянская комедия Возрождения

Макиавелли Никколо

Дальнейшая разработка драматургических приемов, созданных Макиавелли, была подхвачена другим замечательным писателем XVI века, Пьетро Аретино (1492–1556). Аретино — один из самых разнузданных писательских талантов, какие знает европейская литература. Он был изгнан из Рима за непристойные сонеты, был самым усердным поставщиком порочащих стихов, которые в Риме наклеивались на подножие так называемой статуи Пасквино, написал несколько больших вещей (например, «Разговоры»), совершенно исключительных по цинизму и очень реалистичных. В конце концов он нашел убежище в Венеции и добывал себе подарки и пенсии, вымогая их прямым шантажом. Жертвами его были короли, императоры, итальянские князья, кардиналы — словом, люди, которые могли платить. Но в то же время Аретино выполнял чрезвычайно важное и нужное литературно-политическое дело. Он был последним рупором буржуазной идеологии, которая боролась с победоносной феодальной реакцией в Италии еще со старых позиций ренессансного свободомыслия и ренессансного человеческого достоинства. Его комедии отмечены той же печатью, что и все другие его произведения. Аретино дерзко вскрывает язвы современного ему общества, хлещет бичом своей сатиры всех, кто этого

заслуживает, невзирая на лица. Он с неподражаемым искусством рисует самые разнообразные типы, какие только он один мог разглядеть в жизненной сутолоке. Особенно удаются ему типы подонков общества, которых он знал, как никто. Но Аретино не умеет писать комедий. Он берет первую попавшуюся под руки новеллу, иногда не одну, а две и больше, перепутывает их интриги и населяет их огромным множеством персонажей. Картина быта получается яркая, сатира подчас убийственная, а сценического произведения никакого. Лучшие из его комедий — «Придворная жизнь», «Таланта», «Лицемер»; последняя, может быть, была известна Мольеру, когда он стал работать над «Тартюфом». Гораздо счастливее оказался Аретино в трагедии.

Комедии этого жанра в Италии были чрезвычайно многочисленны. С комедиями выступали люди самые разные — и такие, у которых драматургия стала профессией, и такие, которые сочинили лишь по одной комедии. Из драматургов-профессионалов наибольшей популярностью пользовались два флорентийца: Джован-Мариа Чекки (1518–1587) и Антон-Франческо Граццини, больше известный под псевдонимом Ласка (1503–1584). Чекки написал множество театральных пьес, среди которых комедии составляли приблизительно четвертую часть. Это был типичный гражданин Флоренции, никогда не выезжавший из родного города и знавший его до самых потайных уголков. Комедии его изображают живо и весело, но без большой художественной яркости флорентийскую жизнь и флорентийских людей. Лучшая из них — «Сова», написанная на сюжет, сходный с «Мандрагорой», и представленная однажды вместе с ней, как ее интермедия: акт одной, акт другой. В этом же роде писал свои комедии и Ласка. Прологи к комедиям Ласки содержат порою много ценных сведений по практике сценического дела того времени. Лучшее его произведение — «Колдунья».

Из авторов, создавших по одной комедии, особенно интересны Лоренцино Медичи и Джордано Бруно. Лоренцино Медичи (1514–1548) — отпрыск знаменитой флорентийской семьи, которого современники прославляли как нового Брута за то, что он убил одного из самых разнузданных флорентийских тиранов, родственника своего герцога Алессандро Медичи. Им написана комедия «Аридозия». Лучший образ в этой комедии — скупой, разработанный как яркий характер и, быть может, тоже ставший известным Мольеру. Комедию «Подсвечник» написал в годы своих странствований по Европе великий ученый и философ Джордано Бруно (1548–1600), пламенный борец против невежества, научных предрассудков и религиозного фанатизма. Для него разоблачение смешных недостатков и низменных страстей было такой же параллелью к его титанической борьбе против религии и церкви, как и для Макиавелли. Когда Бруно попал в лапы инквизиции, он, если бы захотел, легко мог спасти себя отречением от того, что составляло его глубочайшие научные убеждения, от своих космологических теорий. Но он мужественно отказался от этого. Он знал, что его гибель послужит самым мощным агитационным орудием в борьбе за дорогие ему идеи. И твердо пошел на костер. В «Подсвечнике» он изображает развратников, педантов, шарлатанов с их легковерными клиентами; подобно Макиавелли, нисколько не осуждает молодого влюбленного, который хитростью отнял жену у сладострастного глупца. И со всей возможной по тем временам ясностью вскрывает тот культурный и социальный фон, на котором могут произрастать эти цветы разложения и упадка.

Авторами комедий, если даже не выходить из круга писателей, здесь перечисленных, выступали гениальнейшие люди XVI века: Ариосто, Макиавелли, Бруно. И тем не менее среди огромного количества итальянских комедий XVI века разве одна только «Мандрагора» время от времени появляется еще на подмостках европейских театров. Все остальные более или менее прочно забыты. Между тем нельзя сказать, чтобы эти комедии были лишены литературных достоинств. В них прекрасно изображена кипучая жизнь итальянского чинквеченто — XVI века. В них проходит яркая и пестрая толпа людей того времени, и чем дальше мы подвигаемся от Ариосто к Бруно, тем меньше в этой толпе остается персонажей Плавта и Теренция и тем больше появляется типичных людей современной Италии. Картины быта и нравов в этих комедиях великолепны. Их авторы умеют лепить характер. Но сцена, за самыми малыми исключениями, их не принимает. Это потому, что писатели смотрят на свою задачу как на литературную по преимуществу, не заботятся о театральном эффекте и не знают законов сцены. Связь между сюжетом и персонажами, использование диалогов и монологов для раскрытия сюжета и для обрисовки характеров — все это им не дается. Для чтения комедии подчас великолепны; как материал для актера — весьма несовершенны.

А. Дживелегов

БЕРНАРДО ДОВИЦИ

(КАРДИНАЛ БИББИЕНА)

КАЛАНДРИЯ

Комедия о Каландро в пяти действиях

Перевод А. Габричевского

СОДЕРЖАНИЕ

Деметрио, гражданин города Модона, имел сына по имени Лидио и дочь по имени Сантилла. Были они близнецами и настолько схожими с виду и по складу, что никто распознать их не мог, кроме как по одежде. И все это сущая правда, ибо, оставляя в стороне множество примеров, которые мы могли бы привести, достаточно сослаться на двух благороднейших по крови и по доблести римских братьев Антонио и Валерио Поркари, настолько друг на друга похожих, что весь

Рим неизменно принимал одного за другого. Возвращаюсь к двум младенцам, у которых уже шесть лет как нет отца. Турки завоевывают и сжигают Модон, убивая всех, кто им попадается под руку. Кормилица этих детей и слуга Фаннио, чтобы спасти Сантиллу, одевают ее мужчиной и называют Лидио, полагая, что брат ее уже убит турками.

Они покидают Модон, по дороге их схватывают и как невольников отправляют в Константинополь. Перилло, флорентийский купец, выкупает их, берет с собой в Рим и содержит в своем доме, где, пробыв долгое время, они отличнейшим образом перенимают местные обычаи, язык и даже наряды. Сегодня Перилло собирается выдать свою дочь за Сантиллу, которую все зовут Лидио и принимают за мужчину. А Лидио, брат Сантиллы, вместе со своим слугой Фессенио, выходит невредимым из Модона, перебирается в Тоскану, оттуда в Италию и тоже обучается искусству одеваться, местным нравам и языку. Семнадцати — восемнадцати лет он попадает в Рим и влюбляется в Фульвию; любимый также и ею, он в женском платье навещает ее для совместных любовных утех. После многих перипетий Лидио и Сантилла с радостью узнают друг друга.

А теперь смотрите в оба, чтобы их не перепутать, ибо, предупреждаю вас, оба они одного роста и одного вида, обоих называют Лидио, оба одеваются, разговаривают и смеются одинаково, оба они сегодня находятся в Риме, и оба вот-вот перед вами появятся. Однако не думайте, что некромант способен перенести их так скоро из Рима сюда, ибо город, который вы перед собой видите, и есть Рим. В свое время он был настолько велик, что, торжествуя, щедро принимал в свое лоно и многие города, и многие страны, и многие реки. Ныне же он стал настолько маленьким, что, как видите, свободно помещается в вашем городе. Так уж устроен мир.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Лидио, юноша.

Сантилла, его сестра.

Кормилица.

Фаннио, слуга.

Фессенио, слуга.

Полинико, воспитатель.

Каландро.

Фульвия, его жена.

Самия, служанка Фульвии.

Руффо, некромант.

Блудница.

Носильщик.

Таможенная стража.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Фессенио, один.

Фессенио. Правду говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. Ведь вот же: только мы думали угомониться в Болонье, как Лидио, мой хозяин, узнал, что Сантилла, его сестра, жива и добралась до Италии, а потому в нем тотчас же воскресла прежняя любовь, которую он к ней питал и которая была сильней всякой любви, когда-либо существовавшей между братом и сестрой, ибо, сотворив их близнецами, природа позаботилась наделить их столь похожими лицами, ростом, голосом и повадками, что еще в Модоне, когда Лидио иной раз наряжался девочкой, а Сантилла мальчиком, не только люди чужие, но даже родная мать, даже собственная их кормилица не могли различить, кто из них Лидио, а кто Сантилла. И как боги не сумели бы сделать их более похожими, точно так каждый из них любил другого больше, чем самого себя. Потому-то Лидио, полагавший, что лишился сестры, едва прослышав, что она жива, принялся ее разыскивать. И вот после четырех месяцев, проведенных в поисках Сантиллы, мы добрались до Рима, где Лидио повстречал римлянку Фульвию. Воспылав к ней дикой страстью, он сделал меня слугой ее мужа Каландро, для того чтобы быстрее утолить свое любовное желание, что он и осуществил, утешив этим и ее, ибо, охваченная великим пламенем, она не раз средь бела дня приглашала для совместных утех Лидио, переодетого женщиной и именовавшего себя Сантиллой. Однако, опасаясь, как бы это пламя не обнаружилось, Лидио вот уже много дней как проявляет к ней величайшее небрежение. Он даже притворился, что намерен отсюда уехать, почему Фульвия и пребывает в настоящее время в такой муке и в таком бешенстве, что не находит себе покоя: она то обращается к колдуньям, ворожеям и некромантам, чтобы они помогли ей вернуть возлюбленного, словно она его уже потеряла; то подсылает к нему когда меня, а когда свою доверенную служанку Самию с мольбами, дарами и обещаниями выдать Сантиллу замуж за своего сына, если когда-либо она отыщется. И все это она делает так открыто, что, не походи ее супруг больше на барана, чем на человека, он уже давно должен был бы все заметить и примерно со мной сквитаться. Вот почему я должен всячески изворачиваться. Я один делаю невозможное: никто никогда не сумел бы служить сразу двоим, а я служу троим — мужу, жене и собственному хозяину, — так что покоя мне нет ни минуты. Но я не тужу, ведь всякому, кто живет в этом мире, жизнь не слаще смерти. Если правда, что добрый слуга не должен иметь досуга, то у меня не хватает его настолько, что я не могу свободно поковырять в ушах. А вдобавок ко всему тут еще выпал случай обтяпать одну любовную интрижку, и я прямо не дождусь, когда смогу обсудить ее с Лидио, а вот он как раз направляется сюда. Э, э, э! Да с ним эта шутовская харя Полинико, его воспитатель! Раз увидел дельфина — жди бури. Постою-ка лучше в сторонке да послушаю, о чем они толкуют.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Полинико, Лидио, Фессенио.

Полинико. Знаешь, Лидио, вот уж не думал, не гадал, что ты можешь докатиться до этакого! Суетная влюбленность превратила тебя в человека, презирающего всякую добродетель. И всему-то причиной эта тварь, именуемая Фессенио.

Фессенио. Клянусь телом…

Лидио. Ну, это уж ты зря, Полинико.

Полинико. Уж поверь мне, что во всем этом я разбираюсь куда лучше, чем ты или этот твой проходимец слуга…