Итальянские каникулы. Ciao, лето!

Хоменок Александра

– Да, я такой, – и погладил себя по стриженным волосам.

Безводная равнина постепенно превращалась в город. Я особо ничего не знала о Венеции, кроме того, что она скоро затонет и я смогу втридорога продать фотки, которые сделаю тут. Поэтому мне во что бы то ни стало они нужны.

– Дим, сфоткай меня, пока никто не видит.

– А я что не в счет?

– Ты другое.

– Что другое?

– Потом объясню.

Я сняла рюкзак и достала из него «Полароид».

– Ух ты, вот это штука.

– Моментальный результат, – и я прижала камеру к груди.

Эдик,

конечно, хороший дядя, но ему, видимо, мало, поэтому на новый год он подарил мне этот фотик. То ли не выдержал моих уговоров, то ли действительно порадовать захотел и стать моим супергероем, пока я с папой снова и окончательно не сошлась. Не важно. Главное, что я разбогатею, когда Венеция затонет.

– Первый кадр пробный, – объяснила я Димке и сфоткала асфальт с кусочком разметки.

Снимок вылез с жужжанием.

– Держи, – подала я его Димке, – и смотри на волшебство.

На черном квадратике начали проступать очертания желтой полоски.

– А теперь меня.

Я оглянулась. Ракурс был не очень. Кажется, что в домах только начали капремонт. На одном висели строительные леса, другой – слишком серый, даже на июльском солнце. Ладно, какая уж есть, эта Венеция. Все равно недолго осталось. Я подняла руку вверх и сложила из пальцев «V». Димка поднял камеру и сразу прокричал «три».

– Ура! – вместо спасибо сказала я и спрятала еще не проявившейся снимок в рюкзак.

– Оненко, Равина! – наши исковерканные фамилии иринимым громкоговорящим голосом врезались в нас.

Димка развернулся и побежал, а у меня как назло рюкзачный карабин словил глюк и никак не застегивался. Пришлось приспособить рюкзак спереди и на двойном ходу догонять группу. Ирина начала отчитывать Димку. Мне стало жаль его. Но делать нечего: мальчики всегда впереди, и в беге, и в виноватых. Я пристроилась рядом с незнакомой девочкой, пытаясь вернуть карабину его законное место.

– Давай я, – хронически-ангинным голосом сказала она и за полсекунды вытащила и защелкнула все откуда не надо куда нужно.

– Спасибо, – выдохнула я.

Рюкзак словно бы даже стал легче. Я накинула его на плечи.

– Рита, – представилась «больная».

– Кэт, – представилась я, ее, вероятно, будущий лечащий врач.

– Вы вместе? – она кивнула на Димку, который стоял рядом со Ириной, записывающей что-то в блокнот.

– Мы из одного города, вроде вместе, да.

– А я с Ромой, – и она показала пальцем на мальчика в носках почти до колена. – Будем дружить семьями.

– За мной! – скомандовала Ирина, и я не успела возразить, что мы с Димкой не того, не так сильно вместе.

– Травина, не отставай! – Ирина держала Димку за плечо, он щурился, и было непонятно, то ли он ухмыляется, то ли слезы сдерживает. – Здесь тебе не дом.

Я опустила голову.

– Она теперь со мной! – Рита подхватила меня под руку и потянула за собой.

Я смотрела на свои идущие ноги, на черные босоножки. Я шагала по Венеции, где только что чужая девочка спасла меня от мегеры-переводчицы.

Кто все

эти дети? Такие разные, но странно похожие друг на друга. Мальчики обязательно в кепках, девочки как придется. Среди них я почти самая высокая и мне совсем не хочется улыбаться. Мы стоим на причале и ждем неизвестно чего. Не толкаемся, но все равно касаемся друг друга. Иногда только взглядом. Но и этого достаточно, чтобы дать знак – я понимаю тебя. У Кости, худого и неправильно стриженого, скрипучий голос. Он вещает громче всех, а разобрать что именно – сложно.

– Эй ты, фьиить, – это он Рите, – воды дай.

– Да ну тебяяя, – тянет Рита, – и так полбутылки выпил.

И все равно лезет в рюкзак за бутылкой. Бутылка идет по рукам через всю толпу, но никто не зарится на нее: то ли из-за Кости, то ли правила такие сиротские: без спросу не брать. Переводчица мечется от причала к причалу, ныряет в кучку, что-то спрашивает и теряется. Ее все слушают, но мало кто слушается. Такие законы. Если ты сам по себе, то никакой взрослый тебе не указ, пока ты сам не решишь иначе. Я тоже решаю не отставать от всеобщей самостоятельности. Скоро окончательно на другую сторону перейду, в оппозицию, к Косте. Его крикливость гораздо приятнее переносить, чем иринину божественную строгость.

Не знаю, зачем я сошлась с Ритой. У меня Димка есть, да и Тата с Ленкой и Олькой. Но странно, что когда собирается вся группа, они будто бы чужими становятся, будто знают обо мне больше, чем надо для этих общих вылазок в большой мир из нашего маленького Раццуолло. А еще я вроде как пятая лишняя оказываюсь, поэтому, видимо, и прилипла к Рите. Их с Ромой здесь считают братом и сестрой. Но Рита мне шепнула, что они даже не целовались. Так все запуталось еще больше.

Рита одета во все розовое и усыпана веснушками. Когда она начинает говорить, все замолкают, когда смеется – затыкают уши. Но только не я. Она словно маленькая взрослая тягает на плечах пухлый розовый рюкзак, но никому не показывает, что в нем.

– Ета мааё, – тянет она и все соглашаются и ржут.

Я не собиралась заводить друзей из Козы, поэтому Рита стала моей «дорожной» знакомой: только сидим и ходим рядом. В своем новом ношеном розовом костюме она совсем не похожа на приезжую. Веснушки слились с загаром, и вот она уже совсем как среднеевропейка, не отличишь. Точно как я. Но попались мы с ней не на этом, а на правде, которую остальные предпочитали не обсуждать. А мы сразу завели разговор о той, обычной жизни, которая не на «сапоге».

Мы, всей тридцатиголовой группой, снова идем всем не известно куда. Достаточно того, что нас ведут, а остальное – само собой определиться.

– Мы с Ромой в Козе третий раз живем, – говорит Рита.

– Что, прям в одной семье? – смотрю на нее сверху вниз.

Пробор на голове у нее неровный, точно заплеталась впопыхах. Радуюсь, что не заплела хвост. Рядом с ритиными мои волосы выглядят как с рекламы шампуня. Она хихикает, словно какой секрет собирается рассказать.

– Да нет, конечно, в разных. Просто мы из одной деревни.