Итальянские новеллы (1860–1914)
Шрифт:
Наступил октябрь. С приходом осени Паоло охватила глубокая грусть. Он предложил Принцессе поехать за город, на озера. Они выбрали день, когда ее отца не было дома, чтобы совершить эту поездку — серьезную поездку, стоившую им пятьдесят сольдо, и уехали на весь день к берегам Комо. В гостинице хозяин осведомился, уедут ли они обратно с вечерним поездом. Дор'oгой Паоло уже спрашивал Принцессу, что бы она стала делать, если бы ей пришлось ночевать не дома. Засмеявшись, она ответила: «Сказала бы, что провела ночь в магазине, что была спешная работа». Сейчас молодой человек смотрел в замешательстве то на Принцессу, то на хозяина и не знал, что сказать. Девушка наклонила голову и сказала, что они уедут на следующий день. Оставшись одни, они обнялись, и она уступила ему.
Какие это были славные дни, когда они гуляли под каштанами, ни от кого не таясь и не обращая внимания ни на красивые шелковые наряды
Паоло никогда не спрашивал ее о том, другом, о существовании которого он догадывался с первой же их встречи, когда Принцесса согласилась укрыться от дождя под его зонтиком; он догадался по сотне пустяков, по сотне мелочей, по некоторым чертам ее поведения, по звуку ее голоса, когда она произносила некоторые слова. Теперь им вдруг овладело болезненное любопытство. По натуре она была искренна и потому призналась ему во всем. Паоло ничего не ответил, он лишь смотрел на полог большой трактирной кровати, на котором руки незнакомых людей оставили грязные пятна.
Они знали, что этот праздник рано или поздно кончится; оба это знали и не задумывались о будущем — быть может, потому, что впереди у них был еще весь счастливый праздник их юности. Паоло даже почувствовал облегчение после признания девушки, как будто оно разом избавило его от всех угрызений совести и сделало более легкой минуту расставания. Об этой минуте оба думали часто, но спокойно, как о чем-то неизбежном, думали с преждевременной и не обещающей ничего хорошего покорностью. Но пока они еще любили друг друга и держали друг друга в объятиях. Когда же этот день действительно настал, все произошло совсем не так, как они ожидали.
Бедняга очень нуждался в башмаках и деньгах: его башмаки изорвались в погоне за призраками артистических мечтаний и юношеского честолюбия — за теми роковыми призраками, которые толпами стекаются сюда со всех концов Италии, но бледнеют и тают у сверкающих витрин Галереи в холодные зимние ночи или в тоскливые предвечерние часы. Дорого обошлись Паоло жалкие безумства его любви! В двадцать пять лет, когда человек богат лишь сердцем да умом, он не имеет права любить даже такую Принцессу, он не должен, под угрозой полететь в пропасть, ни на миг отрывать свой взгляд от пленившей его прекрасной мечты, которая, может быть, станет путеводной звездой его будущего. Он должен идти вперед, только вперед, пристально и жадно глядя на этот маяк, ничего не чувствуя и не слыша, идти неутомимо и непреклонно, хотя бы ему пришлось ради этого растоптать собственное сердце.
Паоло был болен, и никто, даже Принцесса, ничего не знал о нем целых три дня. Стояли те долгие унылые дни, когда люди убивают время, отправляясь за городские ворота побродить по пыльным дорогам, глазея на витрины ювелиров и читая газеты, расклеенные на стенах киосков; те дни, когда вы испытываете головокружение, взглянув на бегущий под мостами Навильо [9] , а подняв голову, видите перед собой всё те же гипнотизирующие вас шпили собора. Вечерами Паоло поджидал Принцессу на улице Сильвио Пеллико; было холоднее обычного, время бежало медленнее, и походка Принцессы утратила прежнюю легкость.
9
Милан пересечен тремя проложенными еще в средина века судоходными каналами — Навильо Гранде, Навильо делла Мартезана и Навильо ди Павия.
Как раз в это время Паоло вдруг привалило огромное счастье — четыре тысячи лир в год: он уезжал в Америку барабанить на фортепьяно в кафе и в шантанах. Он принял это предложение с такой радостью, словно сам выбрал свою судьбу, и лишь потом подумал о Принцессе. Вечером он позвал ее поужинать в отдельном кабинете у Биффи, как какой-нибудь богатый кутила. Бедная девушка таращила глаза при виде этого сарданапалова пира [10] и после кофе, с немного отяжелевшей головой сев на диван, прижалась к стене. Она была чуточку бледна, чуточку печальна, но красивее, чем всегда. Паоло все целовал ее в шею ниже затылка, она не сопротивлялась и не отрывала от него испуганного взгляда, словно предчувствуя несчастье. Сердце ее сжимали стальные тиски, и, желая показать, как сильно он ее любит, он спросил, что бы они делали, если бы вдруг перестали видеться. Принцесса сидела тихо, отвернувшись от лампы, закрыв глаза и не двигаясь, чтобы скрыть крупные сверкающие слезы, которые все катились и катились у нее по щекам. Молодой человек удивился, заметив эти слезы: он впервые видел, как она плачет.
10
Сарданапал — по греческим сказаниям, легендарный ассирийский царь, отличавшийся необыкновенной роскошью своих празднеств. Имя его стало нарицательным.
— Что с тобой? — спросил он.
Сначала она ничего не ответила, потом проговорила сдавленным голосом:
— Ничего! — Она всегда так говорила, потому что была необщительна и самолюбива, как ребенок.
— Ты думаешь о том, другом? — Паоло в первый раз задал этот вопрос.
— Да! — подтвердила она, кивнув головой, — да!
Это была правда. И девушка зарыдала.
«Другой!» Это — ее прошлое: счастливые солнечные дни безудержного веселья, весна их юности, ее несчастная любовь, обреченная брести, спотыкаясь, вот так, от одного Паоло к другому, не очень горюя, когда грустно, и не очень радуясь, когда весело. А молодой человек, который составляет теперь частицу ее души и ее плоти и который через месяц, через год или два станет ей уже чужим, — это ее настоящее, уходящее в прошлое. Может быть, и Паоло в эту минуту смутно думал о том же, но у него не хватило мужества заговорить. Он лишь крепко прижал ее к себе и тоже заплакал. А ведь свое знакомство они начали смехом.
— Ты покидаешь меня? — пролепетала Принцесса.
— Кто тебе это сказал?
— Никто, но я знаю, догадываюсь. Ты уезжаешь?
Он опустил голову. Еще мгновенье она смотрела на него полными слез глазами, затем отвернулась и опять тихо заплакала.
Тогда, быть может оттого, что она потеряла голову, или оттого, что сердце ее разрывалось от горя, она заговорила и рассказала ему то, что всегда скрывала из робости или из самолюбия, рассказала, как познакомилась с тем, другим. По правде сказать, родители ее не были состоятельными людьми: отец занимал маленькую должность в правлении железной дороги, мать прирабатывала вышиванием; но когда зрение ее ослабело, Принцесса поступила в модный магазин, чтобы хоть немного помочь семье. А уж там отчасти красивые платья, которых она насмотрелась, отчасти сладкие речи, которых она наслушалась, отчасти дурной пример, отчасти тщеславие и легкомыслие, отчасти советы подруг и отчасти этот молодой человек, постоянно ходивший за ней по пятам, довершили остальное. Она не понимала, что совершает дурной поступок, пока не почувствовала необходимость скрывать его от родных. Отец ее был порядочный человек, мать — святая женщина; они умерли бы с горя, если бы могли «это» заподозрить, да они никогда и не считали «это» возможным, хотя сами допустили, чтобы дочь поддалась искушению. Только она одна была во всем виновата… Или, скорее, вина была не ее; но тогда чья же? Конечно, она не хотела бы знать того, другого, теперь, когда она познакомилась со своим Паоло, и если Паоло ее бросит, она не желает знать больше никого… Она говорила тихим голосом, закрыв глаза и положив голову к нему на плечо.
Выйдя от Биффи, они задержались немного по дороге и проделали снова весь via crucis [11] их милых и печальных воспоминаний: вот на этом перекрестке они встретились впервые, на этом тротуаре они остановились и обменялись несколькими словами. «Смотри-ка! Это было здесь!» — говорили они. «Нет, немного дальше». Безразличные ко всему окружающему, они брели, как праздношатающиеся; расставаясь, сказали друг другу — «до завтра».
На другой день Паоло готовился к отъезду, а Принцесса, стоя на коленях перед старым, неуклюжим сундуком, помогала укладывать в него кое-какое платье, книги и ноты, на которых она нацарапала свое имя в те счастливые дни. Сколько раз она видела на нем это платье! Теперь одна вещь покрывала другую, и больно было смотреть, как они исчезают навсегда. Паоло подавал ей одежду, доставая ее то из комода, то из шкафа, она осматривала каждую вещь, развертывала и складывала опять, затем старательно выбирала ей место среди носков и платков, чтобы она не помялась. Они почти не разговаривали, делая вид, что спешат. Девушка отложила в сторону старый календарь, на котором Паоло обычно делал различные записи.
11
Крестный путь (лат.).