Итальянский роман
Шрифт:
В одно прекрасное утро французы обнаружили, что с юго-востока на них идёт несметное воинство с боевыми кличами:
– Землю пашем, уголь добываем, дома починяем! Качественно, быстро, недорого!
Дело в том, что в процессе размахивания дубиной народной войны Гарибальди основательно порушил итальянское народное хозяйство. И теперь граждане освобождённой Италии вынуждены были искать хлеб насущный за её пределами. Французам возможность переложить часть тяжёлого труда на чужие плечи пришлась, в общем-то, по душе. Вот только во время работы итальянцы, следуя национальным традициям, громко орали, размахивали руками и мешали местным буржуа предаваться заслуженному отдыху. Хуже же
Не способствовал добрососедским отношениям и ниццианский вопрос. Когда стараниями Наполеона Третьего – ещё в 1860 году – Ницца в очередной раз переехала во Францию, жители её, издревле полагавшие себя нормальными итальянцами, огорчились настолько, что четверть из них сразу же перебралась из родного города в отодвинувшуюся на восток родную страну. Остальные сочли это временным недоразумением – не впервой, дескать, – а посему, едва в 1871 году Наполеон императорского трона лишился, дружно вышли на улицы и потребовали вернуть Ниццу туда, откуда взяли. Пришлось десяти тысячам французских республиканских солдат три дня напролёт штыками объяснить ниццианцам преимущества французского образа жизни. С началом же массовой трудовой миграции пошатнувшийся было этнический баланс вновь серьёзно сдвинулся в пользу итальянцев. Проблему эту, однако, городские власти разрешили с блеском. Лёгким движением пера в паспорте всякий Джованни Бьянки – желал он того или нет – превращался в Жана Ле Бланка. Потому в самом скором времени население Ниццы на сто процентов состояло из одних французов. А чтобы ни у кого не оставалось сомнений, говорить – и уж тем более писать в газетах – на родном итальянском языке этим французам строго-настрого запретили. Осмеливавшимся же на это школьникам педагоги – во вполне буквальном смысле – промывали рот мылом.
В общем, взаимная неприязнь всё более росла. Даже старые враги австрийцы на этом фоне уже не казались такими уж врагами. И в 1882 году Италия вступила с Австро-Венгрией и Германией в оборонительный Тройственный союз, имевший целью сдерживать кровожадных французских агрессоров. Франция, Россия и Великобритания в свою очередь объединились в Антанту, имевшую целью сдерживать беспощадных германских милитаристов. Дипломатических усилий на эти попытки сохранить мир в Европе было угрохано столько, что война стала неизбежной.
– Итальянцы, ну вы где? – спросили немцы и австрийцы летом 1914 года. – Давайте быстрее уже, у нас тут с эрцгерцогом неприятность вышла.
– Осмелимся доложить, у нас ревматизм, – скромно сказали итальянцы. – У нас отекли колени. Но вы там начинайте пока, а мы попозже подойдём. На Белград! На Белград!..
В общем, все уже несколько месяцев как исправно воевали, а итальянцев всё не было.
– Проклятые колени! – жаловались они австрийцам. – Вот ежели бы вы нам Триест отдали, так у нас бы мигом всё как рукой сняло. Воздух там, говорят, для здоровья очень пользительный.
– А больше ничего не хотите? – поинтересовались австрийцы. – Может, вам ещё и Больцано отдать?.. Триест – наш, австрийский. Был, есть и будет. Не отдадим!
– А больше ничего не хотите? – поинтересовались внимательно прислушивавшиеся
Французы же ничего не сказали. Они были заняты: вручали чемодан денег юному журналисту-социалисту Бенито Муссолини.
– Вставай, народ Италии! Айда со мной у австрийцев Триест отнимать! – вскричал очемоданенный Муссолини и первым побежал в атаку. Журналистом он был талантливым, доводы его итальянцам показались убедительными, и потому весной 1915 года они вступили в войну на стороне Антанты.
Кончилось плохо: Триест – ценой миллиона с четвертью жизней – действительно забрали. Но вот Муссолини быть собирателем земель итальянских понравилось настолько, что он назначил себя фашистским диктатором и принялся с интересом поглядывать на Ниццу и Корсику.
Впрочем, воевать ни итальянцы, ни французы не рвались. Существовало к этому и чисто техническое препятствие. На всем протяжении границы их отделяли друг от друга Западные Альпы. Идти в наступление через которые, – задача нетривиальная для любого, кто не Суворов. Но даже и последнему, вероятно, пришлось бы изрядно почесать в затылке, ибо в 30-х годах XX века противоборствующие державы понастроили в горах мощные эшелонированные оборонительные линии.
– Эй, фашисты! – кричали французы из артиллерийского бункера на своей стороны горы. – Вы не пройдёте!
– Сами не пролезете! – отвечал со склона противоположного гарнизон итальянского форта. – Только суньтесь, уж мы пойдём ломить стеною! Постой-ка, брат мусью!..
В принципе, такое мужественное переругивание обе стороны всецело устраивало. Увы, идиллию эту разрушил Адольф Гитлер, который начиная с сентября 1939 года принялся деловито и споро оккупировать одну европейскую страну за другой. Менее чем через год очередь дошла до Франции.
– Катастрофа! – побледнел Муссолини. – Если они сдадутся до того, как мы успеем на них напасть, – прощай, Ницца! Как мы её потом у немцев забирать будем? Срочно все в атаку!
Итальянская армия галопом прискакала к границе. И сообразила, что понятия не имеет, как действовать дальше. Ведь до сего момента никто на французов всерьёз наступать не планировал. От них планировали обороняться. Однако перья над французско-немецким договором о перемирии были уже занесены, а потому, подгоняемые муссолиниевскими пинками, солдаты ринулись в бой. Кто во что горазд. Кончилось плохо. Без пяти минут побеждённые деморализованные и дезорганизованные французы с лёгкостью сдерживали натиск без пяти минут победивших деморализованных и дезорганизованных итальянцев. Хотя те и сами преуспели в собственном сдерживании: добрую половину боевых потерь составили обмороженные. Хорошо ещё, что пятнадцатидневное сражение это случилось не зимой, а в июне месяце.
Короче говоря, по условиям перемирия Италия получила жалкие восемь сотен квадратных километров французской территории. Без Ниццы. Она – а равно и Корсика – вновь ненадолго стала итальянской лишь два года спустя, осенью 1942 года, когда Гитлер пожаловал её Муссолини с барского плеча. Но это бы ещё полбеды. Гораздо хуже, что не готова воевать Италия оказалась не только с Францией, но и вообще ни с кем. Ни материально, ни морально. Одна военная катастрофа следовала за другой. К осени 1943 года большинству итальянцев во главе аж с самим королём это осточертело настолько, что они пришли к тому, с чего, по-хорошему, следовало бы начать: решили воевать с Муссолини. Тот позвал на подмогу Гитлера, который вторгся в Италию с севера. Итальянцы позвали на подмогу весь остальной мир, который вторгся в Италию с юга.