Итальянский секретарь
Шрифт:
Я обдумал эту гипотезу и понял, что накануне ночью не додумался до нее лишь потому, что не хотел видеть британских солдат соучастниками в преступном заговоре Сэдлера.
– Ну хорошо, – сказал я. – Вилл Сэдлер сконструировал бомбу. А кто ее доставил, и откуда взялся второй образец волос? Как вы с этим справились?
– Как уже сказала миссис Хэкетт, чтобы достать улики, надо было сначала убрать с дороги лорда Фрэнсиса, и я предположил, что если Майкрофт задействует королевский приказ, Гамильтон не сможет отказаться. Майкрофт сразу же выполнил мою просьбу, не спрашивая, для чего мне это, и нам
– У него полон чулан таких штук, доктор, – вставила миссис Хэкетт. – Можно подумать, он на театрах играет!
– Актер, бесспорно, – подхватил Холмс. – Но, боюсь, «сцена» его – весь город, где в личинах гораздо более действенных и приятных глазу, нежели та, кою надел он к нашему поезду, он без счета завоевывал молодых барышень, а то и делал с ними кое-что похуже. Как бы там ни было, я скоро нашел те аксессуары, что мы видели, после чего взял в библиотеке увеличительное стекло и с его помощью убедился – образцы идентичны.
– А я в это время позволил очаровать себя изысканными манерами и был совершенно бесполезен, – сказал я, с виноватым видом снова беря нож и вилку.
– Чепуха, Ватсон, – если бы мы оба знали о двуличности лорда Фрэнсиса, кто-нибудь из нас обязательно сделал бы ложный шаг. Вы чувствовали неподдельную симпатию к нему в его приятной ипостаси, это усыпило его бдительность, и тем легче нам было уговорить его уехать. Кроме того, не вините себя слишком сурово, друг мой, за то, что дали себя провести – хоть лорд Фрэнсис и дилетант, но он один из опаснейших преступников из тех, с кем мы когда-либо имели дело. Помните человека, называвшего себя Стэплтоном? Несколько лет назад.
– Ну конечно, – ответил я. – Дело Баскервилей.
– Совершенно верно. У них много общего, хотя лорд Фрэнсис, должно быть, физически много сильнее Стэплтона. Помните, как он разбил окно в нашем купе?
– Да уж не забуду. И все же, Холмс, как он встретил нас, когда мы прибыли во дворец! Наверняка в поезде у него была еще какая-то маскировка, кроме парика и усов, – когда мы увидели его в истинном обличье, он был значительно меньше ростом.
– Эффект осанки и голоса, Ватсон. Нарочитая сутулость, вялое рукопожатие, жеманный голос, подобострастные манеры – и мы уже уверены, что перед нами мелкая, слабая особь. И все же вспомните – мы с ним стояли глаза в глаза, когда говорили про несмываемый след пролитой во дворце крови.
– Подумать только, и впрямь! Я даже припоминаю, что заметил это. Кажется, ваши слова привели его в негодование, он выпрямился и оказался одного роста с вами, то есть довольно высоким. Вы намеренно начали разговор такой грубостью?
– Конечно. Как бы ни был умен противник, но если он настолько самоуверен, что полагается на такую рудиментарную маскировку, его легко поймать на чуть более тонкую хитрость. Как только я определил его подлинный рост и силу, остальное быстро начало проясняться. Он ведь третий сын, а Гамильтоны хоть и древний род, как сказала миссис Хэкетт, но богаты лишь родословной, а не кошельком. Работать управляющим в королевской резиденции – довольно унизительное занятие безо всяких перспектив. Но я должен признать, что лорд Фрэнсис выжал из этой должности все возможное. Когда он придумал этот план обогащения, ему не хватало лишь исполнительного подручного.
Миссис Хэкетт забрала у меня поднос, я зажег сигарету и, поднося к губам чашку с крепким чаем, поправил Холмса:
– А! Вы, наверное, хотели сказать «подручных»?
Мой друг, казалось, на миг засомневался; повернувшись к экономке, он как будто взглядом спросил ее, не хочет ли она ответить на этот вопрос; и этим навел меня на мысль.
– Погодите минуту! Миссис Хэкетт! Вы чуть раньше сказали, что будь воля лорда Фрэнсиса, ваша племянница лишилась бы чести гораздо более ужасным образом – но его отпугнул тот, к чьим словам он не мог не прислушаться. А вы, Холмс, – вы еще не сказали, у кого имелись причины намеренно оставить запал бомбы слишком длинным, чтобы мы успели обезвредить ее до взрыва. Похоже, вы оба намекаете на одно и то же – я прав?
Холмс лишь глянул на экономку:
– Миссис Хэкетт?
Женщина слегка присела в реверансе, повернулась, и, держа поднос одной рукой, другой открыла дверь спальни…
А там, в дверном проеме, стоял Роберт Сэдлер, в полной мере являя свой рост и силу.
– Холмс! – заорал я, бросившись к постели и выхватив из-под подушки «наладонный защитник»; но друг мой только шагнул в сторону и оказался на линии огня. – Черт возьми! Отойдите, а то я в него не попаду!
– Именно поэтому и не отойду, Ватсон, – ответил Холмс. – Я знаю, как вы стреляете – даже из необычного оружия.
И тут я заметил, что миссис Хэкетт, следуя в прихожую с подносом в руках, чтобы оставить его там на столике, ласково притронулась к плечу Роберта Сэдлера и подтолкнула его в мою спальню. Он сделал один-два шага, не сводя глаз с моего пистолетика, и остановился.
Я выпрямился и отвел пистолет в сторону.
– Какого черта здесь происходит? – рявкнул я. И, желая дать какой-то выход своему раздражению от того, что мне так запоздало открыли истину, я не нашел ничего лучшего как спросить: – И почему это обязательно должно происходить в моей спальне?
– Не обязательно, и даже совсем не должно, – ответил Холмс. – Ваша комната крайне опасно расположена. Поэтому прошу вас удалиться в смежную гардеробную и закончить свой туалет, а мы с мистером Сэдлером расскажем вам, что еще сегодня случилось; после чего мы перенесем всю нашу деятельность на ту сторону дворца, что выходит во внутренний двор.
Я, демонстративно надувшись, выполнил приказ, и как только мы оказались в маленькой гардеробной, воскликнул:
– Я полагаю, теперь вы станете уверять, что этот молодой человек никаким образом не замешан в преступлении!
– Нельзя сказать, что совсем не замешан, – ответил Холмс. – Он действительно участвовал в заговоре с самого начала.
– Так и есть, сэр, – тихо и покаянно произнес Роберт Сэдлер. – Я не прошу снисхождения за то, что водил гостей в западную башню – признаюсь честно, я же это и придумал с самого начала. Поверьте, тогда в этом не было никакого зла. Мистер Холмс правду сказал про Гамильтонов – они жестокие хозяева, а жалованье во дворце нищенское, только и спасения, что Ее Величество иногда щедро одарит. Однако… ну, к нам ходило столько любопытных, столько богатых людей, которые слыхали о призраке итальянского джентльмена и хотели поглядеть… а дворец почти круглый год пустует…