Итальянский секретарь
Шрифт:
Я вышел из гардеробной, поправляя воротничок и галстук.
– Это вас не оправдывает, Сэдлер.
– Нет, сэр, не оправдывает, – искренне ответил он. – Я и не пытаюсь оправдаться. Просто… ну, мистер Холмс застал меня врасплох сегодня утром в башне, когда я проливал кровь…
– А! Подновляли пятно «невысыхающей крови», как я понимаю.
– Именно, Ватсон, – ответил Холмс. – К сожалению, мне пришлось провести ночь под старой кроватью королевы Марии, в спальне над той, где мы нашли мисс Маккензи. Я бегло осмотрел доски пола и обнаружил, что они сделаны из необычного сорта дерева. Не припомню, чтобы видел такое
Я живо припомнил одно замечание Холмса, тогда показавшееся мне туманным, и быстро сопоставил его первым, самым причудливым впечатлением от нашего прибытия во дворец.
– Птица, – сказал я, вспомнив один из вопросов Холмса к девушке, и повернулся к домохозяйке: – Миссис Хэкетт, я бы хотел спросить, если не возражаете, – ваш муж обычно ходит с повязкой на глазу, как вчера вечером? Он ведь не пользуется этим плохо пригнанным стеклянным глазом, который он все время ронял, пока занимался моим багажом?
– Верно, доктор. – В нашем хоре раздался новый голос – он принадлежал самому Хэкетту, и глаз его, словно иллюстрация к моему вопросу, закрывала повязка. – Простите великодушно за тогдашнее. Я хотел намекнуть вам, джентльмены, чтоб вы во дворцовых делах не приняли видимость за чистую монету.
– Так значит, вам в самом деле выклевала глаз птица Вилла Сэдлера? Что же это за птица такая? – Я подошел поближе и увидел, что повязка не скрывает шрамы целиком. – Не сокол, я уверен. Ястреб-тетеревятник?
– Отлично, Ватсон, отлично, – отозвался Холмс, а Хэкетт кивнул. – Теперь вы понимаете, почему я назвал эти шрамы характерными и счел, что этот факт хорошо укладывается в общую картину. Вилл Сэдлер, несомненно, увлечен Средневековьем, и я с самого начала заинтересовался раной Хэкетта, принимая во внимание его невысказанные чувства. Это ведь не очень старая рана, верно?
Я еще раз посмотрел на лицо Хэкетта:
– Думаю, что нет. Год, самое большее – два.
– Так и есть, сэр, – сказал Хэкетт. – Это случилось, когда я только-только вызнал, что творится в западной башне. Я и не подумал, что будет со мной да остальными слугами, а взял да и объявил, что пойду к батюшке лорда Фрэнсиса. Вот, – он показал на повязку, плохо справляясь с охватившей его яростью, – чем мне ответил молодой лорд – точней, приказ такой отдал Виллу-Верняку, хоть и сам наблюдал с удовольствием, как Вилл мучает птицу, чтобы на меня кинулась. Кровавое жестокосердие, доктор, – вот чем этот «джентльмен» закусывает. Но я бы на то не посмотрел, да он сказал, что малютке Элли еще хуже придется, как бы его подручный ее ни оберегал, и я поверил…
Я взглянул на Роберта Сэдлера и увидел у него на лице неподдельное, глубокое раскаяние.
– Как раз тогда я и стал подумывать,
– И это очень много, сынок, – сказал Хэкетт. – Не думай, что это ничего не значит.
Роберт попытался улыбнуться в ответ; хоть он и не очень старался, но видно было, что от этих слов Хэкетта у него стало немножко легче на душе.
– И дальше буду ее защищать, – тихо отозвался молодой человек. – До тех пор, пока она позволяет…
Может, вот, наконец, истинная причина, почему Роберт Сэдлер оказался среди нас сегодня утром? Может, он влюблен в мисс Маккензи – давно влюблен, несмотря на все свои беззаконные дела, несмотря на то, что его собственный брат совратил и погубил девушку. Достаточно было видеть, как Роберт вновь потупил взгляд, чтобы обо всем догадаться… наверное…
– Значит ли это, что вы решили порвать с братом? – спросил я. – И будете сотрудничать с нами, чтобы их с лордом Фрэнсисом настигло правосудие?
Сэдлер охотно ответил:
– Я знаю, что мне придется за многое ответить, доктор. Но, верьте мне, я не участвовал в этих убийствах. То, что я сказал вам вчера вечером, я сказал честно: и чтоб дать знать вам и мистеру Холмсу, и чтоб предупредить Вилла: если он собирается охранять свое богатство таким способом, мне с ним не по дороге.
Я кивнул; у меня не было желания читать мораль, но я решил, что подобные заявления, какими бы искренними они ни казались, нельзя принимать на веру.
– Вы мастер уверток, мистер Сэдлер, – сказал я. – Иной решил бы, что это – очередная хитрость. Изобразить страсть к мисс Маккензи не так сложно, даже приятно, особенно если вы рассчитываете, что взамен мы заступимся за вас перед властями.
– Я знаю, сэр, – ответил он. – И не жду милосердия. Я приму то наказание, какое заслужил, – я только прошу, чтоб меня не наказывали за то, чего я не совершал, а нашли подлинных виновников, чтобы Элли больше нечего было бояться.
– Отлично сказано, Сэдлер, – воскликнул Холмс. – Даже Ватсон, который гораздо лучше моего читает в людских сердцах, наверняка удовлетворится таким заявлением.
Я еще несколько секунд пристально смотрел на Роберта Сэдлера, потом заявил:
– Да, Холмс. Я удовлетворен.
– Отлично. Итак – мы все в сборе! Или нет? Недостает двоих…
– Элли и Эндрю, – сказала миссис Хэкетт. – Они готовят комнаты хозяину и мистеру Майкрофту. Вы сказали, сэр, что к их приезду все должно выглядеть как обычно.
– Верно, миссис Хэкетт, я так сказал, – ответил Холмс. – Так и должно быть. Отлично. Но боюсь, получится так, что нам от этого не будет никакого толку; я собирался послать брату шифрованную телеграмму до того, как он пустится в обратный путь, чтобы мы могли застать преступников in flagrante[23] сегодня ночью; а он выехал раньше, и я не успел отправить депешу; признаюсь, я боюсь, что он чересчур разговорится с лордом Фрэнсисом в поезде, прежде чем поймет его истинную натуру.