Итальянский след
Шрифт:
– Понимаешь, Валя, чудной какой-то мужик. Вроде как не наш клиент. У нас ведь с тобой народ в основном неразговорчивый, опасливый, за каждым словом ему ловушка чудится, волчья яма, капкан и все такое прочее. А этот…
– Придуривается! – твердо сказал Худолей. – Труп нашли в его квартире. Света пропала из его квартиры. Деньги с нее кто брал? Он.
– А где брала деньги Света? – негромко спросил Пафнутьев. – Двести долларов в месяц… Да еще жила на что-то… У тебя, Валя, какая зарплата?
– Меньше, – буркнул Худолей.
– Вдвое меньше, Валя.
– И что из этого следует?
– Из этого следует,
В этот момент раздался телефонный звонок. Пафнутьев быстро поднял трубку.
– Внимательно вас слушаю!
– Привет, Паша, – завопил Шаланда.
– О, Жора! Рад слышать твой голос!
– Так уж и рад? – настороженно спросил Шаланда, опасаясь розыгрыша.
– А я всегда! – заверил Пафнутьев. – Я же знаю, что по плохому поводу беспокоить не станешь. Если звонишь, значит, случилось что-то радостное, необычное!
– Случилось, – негромко произнес Шаланда. – Труп, Паша.
– Молодая прекрасная женщина? – спросил Пафнутьев, еще секунду назад не думая ни о чем подобном.
– Да, Паша… Молодая и прекрасная. Ты уже знаешь? Кто-то меня опередил?
– Что, угадал?! – Пафнутьев потрясенно откинулся на спинку стула. – Кошмар какой-то!
– Ты в самом деле ничего не знал, Паша? А я подумал, что шутишь… Извини, конечно. Так вот, Паша… Удар по затылку и ножом по шее. Тебе это немного знакомо, да? И это, Паша… У нее в руке зажат нож… Причем так странно зажат… Она держит его за лезвие.
– Голая? – спросил Пафнутьев.
– Одежек на ней я не заметил. Никаких. Наши ребята прикрыли какими-то тряпками, что под руку подвернулось… А так чтобы на ней, то ничего нет. У тебя не завелось мыслишки какой-нибудь по этому поводу?
– Есть, но ни одной приличной.
– У меня тоже, – пожаловался Шаланда.
– Один вопрос, Жора… Ты ведь был на месте обнаружения этой находки?
– Ну?
– Она это… Светленькая?
– А ты откуда знаешь? – У Шаланды была одна особенность: то ли слабость, то ли достоинство – не мог он в разговоре произнести ни слово «да», ни слово «нет». Как-то обходился, выкручивался, и, надо же, удавалось, хотя многих это раздражало.
Трудно сказать наверняка, что за этим стояло, но постоянная необходимость брать на себя ответственность выработала в нем эту привычку. Ведь всегда можно потом, при новых вскрывшихся обстоятельствах сказать с чистой совестью – я этого не подтверждал, я этого не отрицал, я вообще своего мнения не высказал, потому что у меня к тому времени не было мнения, да, я не могу себе позволить, как некоторые, судить с кондачка, поскольку знаю, что за каждым моим словом судьбы людские, а не хухры-мухры махорочные!
Возможно, дело было в этом, а скорее всего, в другом – подшучивали над Шаландой, разыгрывали его, за спиной пальцем на него показывали и делали при этом непристойные телодвижения. Во всяком случае, так ему казалось, и потому он осторожничал, понимая, что хотя соображает неплохо в своем деле, получше других, но гораздо медленнее, гораздо. Отсюда и привычка на вопрос отвечать вопросом, как бы уточняющим, как бы и с согласием, но в то же время и с сомнением. Такой человек, куда деваться, не самый, между прочим, плохой человек, и недостаток этот тоже не из самых тяжких.
– Догадываюсь, – ответил Пафнутьев.
– Таишься?
– От тебя?!
– Что-то ты, Паша, скрываешь, – проворчал Шаланда. – А напрасно. Я мог бы тебе кое-что и поподробнее рассказать.
Пафнутьев хотел было ответить не слишком серьезно, этак шаловливо, но вдруг увидел замершего в углу Худолея. Тот был бледен, как никогда, сидел, сжавшись, и Пафнутьева достаточно легкомысленные, между прочим, слова, словно невидимые кувалды, били Худолея по голове, и он не просто сгибался, а даже как бы вдавливался в затертое кресло. А когда услышал слово «светленькая», кажется, готов был потерять сознание.
Пафнутьев спохватился.
– Послушай, Жора, а лично тебе пострадавшая знакома? – спросил Пафнутьев, ради Худолея спросил, чтобы снять с того груз ужаса и неопределенности. Но Шаланда понял его по-своему.
– Приезжай, Паша, приезжай. Здесь и покуражишься. – Даже этот спокойный вопрос Шаланда принял как издевку.
И положил трубку.
– Что он ответил? – Худолей даже не спросил, а просипел эти слова.
– Заверил, что никогда прежде в своей жизни эту женщину не видел. – Видимо, какие-то из этих слов были излишними, произошел явный перебор, и Худолей сгорбился еще больше, он понял, что Пафнутьев просто хочет его успокоить.
– Буду в машине, – сказал он и направился к двери.
– Иди, я догоню, – крикнул вслед Пафнутьев и снова поднял телефонную трубку. Нужно было захватить с собой кого-то из экспертов, Худолей был явно неспособен к исполнению своих обязанностей. – Надо же, как достало мужика, – озадаченно пробормотал Пафнутьев. – И так, оказывается, бывает. И кто бы мог подумать, что подобное может случиться, и с кем?! С Худолеем! Уж лучше бы он запил, что ли… Я бы хоть знал, что делать.
Наверное, это бывает в каждом деле – есть работа, за которую берешься охотно, с улыбкой на устах, с песней в душе и носишься, будто у тебя где-то за спиной уже пробиваются крылышки с белым пухом, а есть работа все в том же деле и при тех же твоих обязанностях, от одного упоминания о которой сводит скулы, в душе наступают сумерки, а единственная мысль в таких случаях – нельзя ли на кого-нибудь ее спихнуть, нет ли возможности улизнуть на денек-второй, да что там денек, достаточно бывает исчезнуть на часок, на минутку, чтобы поручили это паскудное дело кому-нибудь другому.
Но не было, не было у Пафнутьева такой возможности, не на кого было спихнуть и раствориться на часок в воздухе тоже было совершенно невозможно. И потому пришлось ему, ссутулившись, сунув руки в карманы и надвинув кепку на глаза, под мелким весенним дождиком плестись к машине, плюхаться на переднее сиденье и, стараясь не смотреть в зеркало заднего обзора, чтобы не столкнуться с по-собачьи несчастными глазами Худолея, уставиться в стекло, по которому судорожными рывками передвигались капли. Потом, когда машина набрала скорость, капли поползли в стороны – встречным потоком воздуха их как бы раздвигало.