Итальянский след
Шрифт:
– Так что с салом-то? – скромно напомнил Худолей.
– С каким салом? – не понял Халандовский.
– Ну, на котором надо свинину жарить…
– Какую свинину?
– Которую мы сейчас вкушаем.
– А! – протянул Халандовский просветленно. – Понял! Дошло! – И, обхватив бутылку, он опять наполнил стаканы. – Вы не смущайтесь, что многовато наливаю, просто в этих стаканах очень толстое дно.
– Да и отбивные заканчиваются, – негромко проговорил Пафнутьев.
– Паша, – Халандовский положил вилку на стол и скорбно посмотрел на Пафнутьева,
– Это обнадеживает, – заметил Худолей.
– Ну что ж, поскольку вы обнадежены, а мясо и водка заканчиваются, я вынужден оставить вас на несколько минут. Обсудите пока свои проблемы.
Халандовский появился через пять минут. В керамическом блюде лежал точно такой кусок жареного мяса, какой только что съели, во второй руке он нес мохнатую от инея бутылку водки.
– Я уложился в пять минут? – спросил он. После этого разрезал еще один лимон пополам и из обеих половинок выдавил сок на пышущее жаром мясо.
– Да, Аркаша, ты уложился. Отправляю к тебе Вику на стажировку.
– Не возражаю. Я многому ее научу.
– Например? – настороженно спросил Пафнутьев.
– Я научу ее жить. Я научу ее ценить маленькие радости, из которых жизнь и состоит. Мне кажется, она их недооценивает. Она постоянно живет в ожидании больших праздников.
– А что ты называешь маленькими радостями?
– Маленькие радости – это дождь за окном, это форма облака, напоминающая подушку, кошку, женскую грудь… Неважно, на что похоже облако, важно его увидеть. Это твой, Паша, телефонный звонок из любимой мною прокуратуры. Кружка пива на троллейбусной остановке. Это утреннее пробуждение. Ты открываешь глаза и видишь свет. Просто свет. Не роскошные шторы, не итальянский пейзаж, даже не потрясающую женщину, которая лежит рядом с тобой… Ты видишь свет. Значит, жизнь продолжается и будет продолжаться еще некоторое время. Как сказал однажды один умный человек.
– Кажется, это был я, – скромно заметил Пафнутьев.
– Возможно, – согласился Халандовский. – Поэтому тост – будем живы!
Когда все выпили, съели по куску мяса и отложили вилки, Халандовский снова наполнил стаканы, но пить не торопился.
– Значит, говоришь, Пахомова спуталась с Сысцовым? – спросил он у Пафнутьева.
– Я это говорил?!
– Какая разница, Паша, о чем ты говорил, о чем умолчал… Весь город говорит об этой противоестественной связи.
– Почему противоестественной?
– Жена убитого шофера спуталась с человеком, которому этот шофер мешал, так мешал, что он вынужден был его убрать. Прошли годы. Теперь они опять вместе. Не всегда, правда, не каждую ночь. Только когда позволяют физические возможности. Годы, Паша, берут свое. Ты слышал такое слово – Аласио?
Пафнутьев склонил голову к одному плечу, к другому, вскинул брови, с недоумением посмотрел на Халандовского, не то удивляясь вопросу, не то затрудняясь с ответом.
– Где-то я слышал это слово, совсем недавно… А от кого, в какой связи…
– Не мучайся. Подскажу. Это маленький курортный городок на севере Италии.
– Вспомнил, – сказал Пафнутьев.
– Говоришь, Пахомова приглашала? Знаешь, Паша, если женщина просит… Надо уважить. Не считаясь с расходами.
– Уважу, – кивнул Пафнутьев. – Теперь послушай… Света Юшкова, которую ищет Худолей, снимала ту самую квартиру, в которой обнаружен труп. О Пахомовой я заговорил не зря… У нее в горничных девушка, которая, как мне кажется, знала обеих убитых. Обе жертвы только в этом году несколько раз побывали в Италии.
– Другими словами, Паша, намечается плотная связка… Юшкова, Пахомова, Сысцов, горничная, два трупа.
– Есть еще плиточник Величковский. У него я изъял пачку снимков голых девиц, среди которых, прости меня, уже двое убитых. Величковский прекрасно знает Свету Юшкову, делал ремонт в шестикомнатной квартире Пахомовой…
– Шестикомнатной? А такие бывают?
– Она прикупила соседнюю. Правда, сегодня пояснила, что купил квартиру все-таки Сысцов, но она якобы постепенно за нее расплачивается.
– А Юшкова исчезла?
– Да, – ответил Худолей.
– Еще одно, Аркаша… Убитая женщина, которую мы нашли в квартире Юшковой, в руке держала нож… За лезвие держала. Якобы из последних сил вырвала нож у убийцы.
– Так не бывает, – возразил Халандовский.
– Я знаю, – кивнул Пафнутьев. – Так вот, на ноже отпечатки пальцев Юшковой.
– Другими словами, Паша, кто-то пытается тебя убедить в том, что Юшкова зарезала подругу и сбежала… Я правильно понимаю суть происшедшего?
– Ты, Аркаша, всегда все понимаешь правильно.
– Ты в тупике, Паша?
– Тупиком это назвать нельзя.
– Но брать некого?
– Величковского вот взял.
– Он в самом деле плиточник?
– И неплохой.
– Когда освободишь, пришли ко мне. Я затеваю ремонт.
– Думаешь, освобожу?
– Конечно. Если он плиточник, то плиточник. А остальное шелуха. Она осыплется, как только в поле твоего внимания появятся настоящие преступники.
– Из всех, кого я перечислил…
– Они плохие люди, Паша, они очень плохие, их можно и должно осудить. Но я не уверен, что тебе удастся их посадить.
– Как же быть, я обещал Сысцову посадить его…
– Слово надо держать, Паша. Настоящий мужчина всегда должен держать свое слово.
– Но ты говорил…
– Я могу ошибаться! – гневно воскликнул Халандовский. – Я часто ошибаюсь. И в людях, и в событиях. Я в себе самом ошибаюсь. Иногда. Ты меня слушай, более того, прислушивайся, но верить мне… Не советую. Нельзя мне верить, Паша. Ненадежный я человек. Опять же с пристрастиями. С нездоровыми, порочными пристрастиями. – Халандовский бросил быстрый взгляд на настенные часы, потом взглянул на наручные и потянулся к бутылке, иней на которой слегка увял, не выдержав жаркого дыхания сидящих за столом мыслителей.