Итоги № 47 (2011)

Журнал Итоги

— Ваши коллеги не посмеиваются в кулачок, наблюдая, как вы из-за клочка подмосковной земли сражаетесь? У людей виллы по всему миру, самолеты, яхты…

— Знаете, каждый выбирает для себя. Я из России никуда уезжать не планирую. Вот уже два лета подряд мы снимаем на Мальорке переделанный в апартаменты при отеле дом XVII века. Растут четверо внуков, им нужны море и солнце. Товарищ по РСПП недавно спросил: «Не хочешь выкупить виллу?» Честно ответил, что планов таких нет. Во-первых, неразумная инвестиция, вложенные деньги (даже если бы они у меня были) не отобьются. Во-вторых, время летит быстро, оглянуться не успеешь, внучата станут взрослыми, и на кой ляд тогда нужна эта заграничная недвижимость? Нам с женой удобнее останавливаться в отелях или в круизы ходить, меняя города и страны. Да, у многих обеспеченных людей семьи живут за рубежом, дети учатся в иностранных колледжах и университетах. Главное не в этом, а в том, чтобы потом они работали в России или на нее. Вот мой сын после окончания МГУ год провел в Duke University, где, к слову, обучался и Аркадий Дворкович. Митя получил степень LLM (что-то вроде MBA для юристов), сдал экзамен на барристера, проработал четыре года в Штатах, но все же вернулся в Россию, не захотел там оседать. И у меня нет запасного аэродрома. Остается одно: биться за комфортную жизнь здесь…

— А сколько, к примеру, стоят ваши часы, Александр Николаевич?

— Patek Philippe… Им, наверное, уже лет десять,

сумму и не назову… Все наручные часы, которые у меня есть, получил в подарок к полувековому юбилею и к следующей дате — 55-летию. Сейчас, подозреваю, на подходе новый сет по случаю очередной круглой цифры. Стоимостью презентов интересоваться не принято, но есть несколько дорогих на первый взгляд экземпляров… Не вы один задаете вопрос: почему, имея массу возможностей, я не разбогател настолько, чтобы соответствовать озвученному вами перечню? Всегда отвечаю: «Ленивый!» Но при этом не припомню эпизода, чтобы со стороны коллег по РСПП сквозило высокомерие в мой адрес или кто-то отнесся ко мне, словно к обслуживающему персоналу. Я возглавил профсоюз работодателей, чтобы стать их полпредом в высоких кабинетах. Как бывший чиновник среди нынешних… Другое дело, меня никто не спрашивал, а сам я не ставил вопрос о своих деньгах. Зарплата президента РСПП очень скромная, даже, сказал бы, символическая. За шесть лет она ни разу не повышалась, после кризиса полгода и эту сумму не получал. Вот почему основные мои источники дохода на стороне. Вхожу в качестве независимого члена в советы директоров ряда компаний. За это полагается вознаграждение. Иногда — приличное. Но и работу спрашивают. Надо участвовать в заседаниях, готовиться к ним, изучать документы, прочитывая килограммы бумаг, разруливать конфликтные ситуации, если таковые возникают. Например, из-за выяснения отношений между акционерами в ТНК-ВР в этом году мы провели четыре дополнительных совета директоров. Нет, просто так никто деньги не платит! Уровень компенсации соответствует западным стандартам, поскольку среди независимых директоров много солидных иностранцев. Цифры не скроешь — компании большей частью публичные, прозрачные. Хотя вот в «РЖД» мне за два года не заплатили ни копейки. Можно сказать, за идею работал... Впрочем, это не их вина, правительство долго не могло решить, платить или нет, а если да, то сколько. Лишь в этом году в госкомпаниях наконец начали компенсировать труд своих директоров…

— Часто посещает мысль, Александр Николаевич, что не на того учились?

— Наверное, у каждого человека есть история из разряда, как он мог, но не стал. Я не исключение. Моя первая сделка совершена еще при советской власти. Всего-то и понадобилось на две недели съездить в загранкомандировку. Вместе со скоропостижно скончавшимся в июне этого года директором Института социально-экономических проблем народонаселения РАН Алексеем Шевяковым много лет назад я оказался в Австрии. Жена составила в дорогу список, что следует приобрести домой на сэкономленные суточные, но не успел я приступить к реализации намеченного, как Леша подал идею: «Давай купим персональный компьютер! На все деньги!» Я возразил: «На два нам не хватит». Шевяков не успокоился: «Возьмем один». Меня еще большие сомнения разобрали: «И как потом поделим его в Москве?» Наконец-то Леша раскрыл план: «Да никак! Продадим!» До утра я колебался, но в итоге согласился рискнуть. Две недели жили почти впроголодь, вернулись домой без единого гостинца, зато с компьютером. Жена встретила немым вопросом: «Где?» Начал объяснять: «Да вот, понимаешь…» Кажется, Таня так и не поверила, решила, что прокутил суточные. А недели через две звонит Леша и говорит: «Сейчас подъеду к тебе, спустись, забери свою долю». Я работал в МИДе. Вышел на Смоленскую площадь, взял пухлый конверт, вернулся в кабинет, открываю его, а там… Батюшки святы! Четырнадцать тысяч рублей! Их хватало аккурат на новенький «Жигуленок». Несколько минут я сидел в шоке. Вот вам и полкомпьютера… Правда, машину еще требовалось достать. Это ведь считалось страшным дефицитом в советское время! Брал по блату. Петр Авен, которого я давно и хорошо знал, свел с Борисом Березовским, заправлявшим «ЛогоВАЗом», и через него я приобрел первое личное транспортное средство. Ездили мы на той «девятке» лет пять, продали году в 94-м, когда я уже ушел из правительства… Так все начиналось. Правда, продолжения моя бизнес-история не получила. Казалось бы, шанс сам плывет в руки, налаживай поставки оргтехники из-за кордона, ищи иной способ использовать открывшийся канал себе на благо! Мне же подобное и в голову не приходило… А ведь многие будущие олигархи именно так и стартовали: одни джинсы варили, другие компьютеры на продажу возили, третьи овощи на продажу выращивали, четвертые кооперативы при райкомах комсомола учреждали… Наверное, в чем-то вы правы: кто на что учился. Люди занялись частным бизнесом, а я пошел в правительство — создавать для них условия… И, знаете, без ложной скромности могу сказать: преуспел в этом. Не в одиночку, конечно, а с командой. То, что мы сделали в 1991 году, вряд ли удастся повторить в истории современной России. Говорю сейчас о масштабе совершенных реформ и преобразований в экономической сфере. Этим во многом и объясняется уважение ко мне коллег по РСПП…

— А где, кстати, в конце 80-х работал Петр Авен, сосватавший вас Борису Абрамовичу?

— Он был научным сотрудником Международного института прикладного системного анализа в городе Лаксенбурге под Веной. Мы оба работали в Академии наук СССР, откуда Авена и командировали в Австрию. В IIASA регулярно проходили семинары по рыночным реформам, на них ездили и Чубайс, и Гайдар, и многие другие. В загранкомандировку Авен уезжал на такой же «девятке», как была у меня. Он тоже покупал ее через Березовского. Кажется, одно время Борис Абрамович работал вместе с отцом Петра в Институте проблем управления. Отправляясь в Вену, будущий миллиардер сам сидел за рулем…

— Зато потом вернулся в Москву сразу в министерский кабинет.

— На пост главы внешнеэкономического ведомства Авена рекомендовал я. Он на службу приехал прямо из аэропорта с чемоданом…

— Как вообще возникли Гайдар и его команда?

— Сказать по правде, в наших отношениях с самого начала было много разных нюансов и подводных течений. Я чувствовал ревнивое отношение Егора. Он сидел на 15-й даче в Архангельском, писал вместе с экспертами программу реформ для будущего российского правительства, намечал его структуру, а я работал министром труда в кабинете Силаева и не мог слишком много времени посвящать аналитике. Реальным руководителем проекта, конечно, был Гайдар, но я оказался в той компании выше других по рангу. И некоторые проверенные соратники Ельцина именно так ко мне и относились. Это не очень нравилось Егору, хотя я никогда не пытался позиционировать себя как «старший по званию». В октябре 91-го Полторанин открытым текстом предложил поделить с ним влияние на правительство. Мол, будет два первых вице-премьера, Михаил Никифорович возьмет под свой контроль политический блок, а я — экономический. Гайдару достанется пост министра финансов, Бурбулисом же придется пожертвовать. Я отказался от сделки, объяснив, что у нас единая команда, сепаратных переговоров мы не ведем, а Бурбулис и вовсе наш заказчик. Естественно, сообщил о состоявшемся разговоре и Геннадию, и Егору. Полторанин потом «отблагодарил», распустив слух, будто я пристроил обоих сыновей в «ЛУКОЙЛ». Как-то встретились, говорю ему: «Миша, ты ведь бывал у нас дома, прекрасно знаешь, что у меня сын и дочь, которые еще в школе учатся…»

Но это случилось позже, а тогда, в 91-м,

события развивались стремительно. На конец октября был назначен Съезд народных депутатов, где планировалось утвердить правительство, а Ельцин никак не мог определиться с выбором. Программу-то он принял, на кандидатуре же премьера не остановился. Мы боялись, что он двинет вперед Скокова или Лобова, не знали, кого самим предложить в качестве альтернативной фигуры. «Серый кардинал» Бурбулис по понятным причинам не проходил — аллерген для депутатов. А кто еще? Тогда и возникла идея уговорить Бориса Николаевича, чтобы он лично возглавил кабинет. По тогдашней Конституции президент имел на это право. На V съезде Ельцин получил мандат на проведение в течение года реформ, попутно озвучив отдельные места из нашей программы, самым сенсационным из которых стало решение о либерализации цен. Граждане отреагировали адекватно, за считаные часы раскупив остававшиеся в магазинах последние товары. Даже я по случаю приобрел холодильник… В течение нескольких дней после съезда Ельцин не провел ни одного назначения в правительстве, продолжал «щупать» нашу команду. А мы между тем увлеченно рисовали квадратики на листочке бумаги, распределяя портфели министров. Вернее, рисованием занимались Егор Гайдар и Алексей Головков, тоже ныне покойный. Когда я заглянул в предложенную схему, с удивлением увидел, что мне отводится прежняя роль министра труда, а не вице-премьера, на которую не без оснований рассчитывал. Ни шага вверх, в то время как другие собирались перескочить сразу много ступеней карьерной лестницы. Видимо, Егор хотел быть единоличным лидером и не выказывал готовности делиться полномочиями. Авен до сих пор считает моей ошибкой, что я не взял на себя ответственность за правительство образца ноября 91-го года, хотя мог. Действительно, на тот момент я был более узнаваем, чем любой другой член команды. Но суетиться не в моих правилах, плохо это или хорошо… Меня хватило на вопрос Егору: «Почему так?» Гайдар принялся объяснять, что видит структуру с одним вице-премьером, курирующим социальный, экономический и финансовый блоки. Я предложил поделить ответственность… Словом, дружба с Егором у нас с самого начала была, скажем так, шероховатая, хотя в свое время мы работали буквально через стенку, оба занимались тем, что под руководством академика Шаталина сводили воедино социально-экономические разделы программы научно-технического прогресса СССР, рассчитанной на двадцать лет вперед. Это было в Институте экономики и прогнозирования научно-технического прогресса Академии наук, где я трудился пресловутым завлабом, а Егор — ведущим научным сотрудником.

— Вроде бы и вице-премьером Борис Николаевич назначил вас раньше, чем Гайдара?

— После подписания Ельциным мой указ оказался вверху стопки документов, и канцелярия президента сработала образцово, первым зарегистрировав именно его. Чистой воды бюрократический казус! Дело было так. 6 ноября 91-го года в Москву с визитом приехал спикер парламента Украины Кравчук и в разговоре с Ельциным полушутя-полусерьезно с невинным видом спросил: а почему Россия столько времени живет без правительства? Вот в Киеве, мол, давно создан кабинет министров, Белокаменная же отстает… Надо знать Бориса Николаевича! Он моментально взял со стола проекты указов и в присутствии Леонида Макаровича подписал их. Бурбулис назначался первым вице-премьером, Гайдар и Шохин — вице по экономике и по социальным вопросам. Поскольку в президентскую канцелярию бумаги поступили в обратной последовательности, хронологически я оказался первым назначенцем в правительство Ельцина… 10 ноября, сразу после праздников, мы были в Кремле у Бориса Николаевича. Он тогда еще сидел не в главном здании, которое занимал Горбачев, а в 14-м корпусе. Пришли вчетвером — Бурбулис, Гайдар, я и Шахрай как госсоветник по правовой политике. Принесли пачку проектов указов на новых министров. Меня поразила легкость, с которой Ельцин подписывал документы, соглашаясь с нашими предложениями. Было ясно: человек перешел Рубикон и не обращает внимания на не имевшие большого политического значения персональные мелочи. Правда, он попытался ввести в состав нашего кабинета на пост министра внешних связей мэра Москвы Попова. Мы с Егором вежливо объяснили: «Гавриил Харитонович — замечательный человек, был деканом на родном для нас факультете в МГУ. Но он представитель другой команды, не из нашей песочницы. Решайте, Борис Николаевич, с кем хотите работать…» Ельцин не стал настаивать, приняв все предложенные кандидатуры. Некоторые указы, правда, подписал в последующие дни, но вскоре кабинет был сформирован. У меня даже мелькнула мысль: если президент с такой готовностью отставляет близких людей, пришедших вместе с ним из Свердловска и Верховного Совета, неужели будет за нас бороться, когда придет время?.. 15 ноября мы начали работать как правительство. Интересное было время!

— А потом между вами и Егором Тимуровичем пробежала черная кошка…

— По-крупному мы разошлись примерно через год из-за вопроса, правильно ли бойкотировать кабинет Черномырдина. Его предстояло сформировать после того, как на очередном съезде в декабре 92-го депутаты не утвердили Гайдара премьером. Егор счел, что мы должны дружными рядами уйти следом за ним. Для меня было совершенно ясно, что отдавать правительство в руки оппозиции нельзя, а Гайдар придерживался классического большевистского принципа: чем хуже, тем лучше.

— После нас хоть потоп?

— Ну да, если в новой команде не окажется профессионалов, она быстро обосрется (цитирую Егора) и мы триумфально вернемся на исходные позиции. Я не разделял подобного подхода. По большому счету на кону стояла судьба начатых нами же реформ. Съезд народных депутатов утвердил Черномырдина премьером 14 декабря 1992 года, и президент издал указ о формировании правительства в десятидневный срок. Это была наша маленькая хитрость. Времени на консультации и долгие коалиционные переговоры у Виктора Степановича не оставалось, ему пришлось опираться на людей, рекомендованных не на политической, а на лично-профессиональной основе. Все решалось стремительно. Мобильные телефоны в ту пору еще не появились, и, когда на место ушедшего Петра Авена задумали взять Олега Давыдова, элементарно не смогли его найти, не дозвонились. Освободившееся кресло с моей подачи занял бывший первый замминистра Сергей Глазьев, тогда еще отъявленный либерал. Нашел я Виктору Степановичу и будущего министра финансов, вытащив из Вашингтона Бориса Федорова, куда тот уехал во Всемирный банк в качестве исполнительного директора от России. Он уже возглавлял Минфин в кабинете Силаева и соглашался вернуться с повышением статуса до вице-премьерского. Без этого отказывался уезжать из Штатов, где провел буквально пару месяцев. Федорова я продавливал, преследуя очевидную цель: пусть лица в правительстве появятся новые, но курс останется прежним, нацеленным на продолжение реформ. Андрей Нечаев в кабинете Черномырдина сохранил пост министра экономики, хотя и на короткое время. Гайдар, уходя, назвал Виктору Степановичу лишь двоих, кого он просил оставить в правительстве, — это Чубайс, возглавлявший комитет по управлению госимуществом, и министр науки Салтыков. Честно говоря, какое-то время я недоумевал, почему Егор согласился сдать всех, кроме этой пары? Ладно, с Анатолием понятно, он завершал приватизацию, а Борис? Чуть позже выяснилось, что Гайдар собрался в науку и ему понадобилась поддержка в правительстве.

— Один должен был дать помещения, а второй посодействовать в творческих изысканиях?

— Просматривался прагматический и, думаю, вполне оправданный расчет: ставилась задача создать мощный интеллектуальный центр, а эти два человека могли помочь быстро решить все вопросы. После смерти Гайдара говорить на темы, которые сейчас обсуждаем, не вполне уместно, но я и прежде не скрывал сложную историю отношений с Егором Тимуровичем. Отвечая на ваши вопросы, во многом воспроизвожу ранее сказанное.