Иван – бессмертный
Шрифт:
– Что будем делать с пареньком? – Салтан спрашивает.
Они говорят о нём, понимает Ваня, и под взглядом Гвидона превращается из крутого наследного принца, Избранника и супер-мага в редкую диковинную зверушку – не больше. Телохранитель Салтана держал его легко, как котенка, он всего лишь мальчишка и понимает чуть меньше того, что рассказал перевертыш, но – он помнит, как от его крови шипела кожа Мораны, он помнит, как буро-алый вихрь окружил его, сметая призрачных коней. Рука его всё еще покрыта ожогами от полета, пусть он почти перестал о них думать.
Ваня больше не может быть просто мальчишкой. Ему необходимо быть чем-то большим.
Гвидон не знает этого; Гвидон думает, его игра важней.
– Пока не знаю. Нельзя, чтобы Кощей до него добрался.
Они обсуждают Ваню, не скрываясь, словно его больше нет в комнате, словно у него не может быть мнения, а он – вещь, один из безмолвных магических артефактов вроде фонарика или жар-птицы. Так же, как говорят о Васе, перестав тратить время на его расположение. Разница только в том, что Ваня слышит и не собирается молчать. Он боится другого; не их.
– А как же мои братья? – прямо, он спрашивает.
– Прости, – Салтан не называет его "сынок", проглатывая слово, так отчетливо, что Ваня слышит его непроизнесенным. – Сейчас не до них. Есть проблемы серьезнее.
– Но ты поклялся! Ты поклялся на крови! – вспоминает Ваня, хватаясь, как за соломинку, за клятву.
Соломинка держит. Салтан бросает взгляд на перевертыша – и взглядом его можно ломать шеи.
Гвидон тонко, еле заметно усмехается, забавляясь ловушкой.
– Я поклялся, что найду их, если достану жар-птицу, – находится Салтан.
Клятва была такой, и Ваня не сразу понимает, зачем повторять условия. Гвидон, Рита, перевертыш, даже охранники, кажется, понимают раньше – хоть по их лицам этого не понять. Перевертыш досадливо цокает языком, и Салтан продолжает, небрежно бросая через плечо:
– Рита, передашь адрес птицы нашему гостю. Увы, придется мне обойтись без неё. Считай это подарком. В знак доброй воли. Я умею быть щедрым.
Гвидон кивает – серьезно, принимая подарок, и они распоряжаются Васей еще небрежней, чем им. Не больше часа назад Ваня считал их врагами. Сын или не сын Кощея – Ваню всё еще слишком легко обхитрить.
Испуганный или смелый – им всё равно.
– Вы поклялись спасти их! Вы должны их спасти!
Салтан, Гвидон, Рита – каждый отводит глаза. Никто ему не поможет.
В отчаянии, Ваня бросается к Салтану, в слепом порыве – схватить, встряхнуть массивное тело, которое он не смог бы поднять, ударить лицо, до которого он не смог бы дотянуться, сделать хоть что-то – потому что он не может ничего. Ничто не заставит Салтана спасти его братьев. Охранник снова перехватывает его легко, как котенка, удерживая на месте. По губам Гвидона пробегается раздраженная, сдержанная гримаса – какие бывают, когда дети отвлекают взрослых от по-настоящему важных дел. Только вот нет ничего важнее.
Кощей должен быть силен, раз заставляет их забыть о разногласиях. Раз Гвидон сам пришел в его дом после битвы. Раз Салтан готов отказаться от мести Моране и уступить жар-птицу.
Сильнее их всех.
– Если с ними что-то случится, я убью тебя, – кричит Ваня беспомощно, сам поражаясь своему языку. – Каждого, кто виноват в этом.
Он встречает взгляд перевертыша – удивленный, цепкий, странный – со смесью ужаса и восхищения. Словно перевертыш впервые увидел его по-настоящему; узнал того, кого уже видел. Салтан хватает Ваню за лицо левой рукой, тремя пальцами, разворачивая к себе, и – Ваня думает – хочет ударить. Но он не бьет, он вглядывается в глаза без ярости – пристально, со вспыхнувшим интересом.
– Ты действительно его сын, – тихо; он произносит. – Что-то это должно значить.
Ване вдруг кажется, что он глубоко, непоправимо неправ – другое он должен делать сейчас, быть на другой стороне, в другом месте. Гвидон встает, отодвигая стул – движением прекращая затянувшееся представление, и Салтан выпускает Ваню из хватки. Не выпускает телохранитель, и Салтан командует:
– Выдели ему комнату. Охранять круглосуточно. Рита, ты отвечаешь. Если Кощей до него доберется – лучше тебе больше не попадаться мне на глаза.
В его голосе нет угрозы, от чего она звучит реальнее, и девчонка коротко кивает словам. Она вряд ли намного старше Вани, может, даже младше, и непонятно, как за что-то она может всерьез отвечать. Как может всё это происходить. Салтан встает тоже, машет рукой, отпуская охранника с Ваней, и его тащат к выходу из комнаты. Ваня больше не кричит и не сыпет угрозами – выдохшись, потому, что это бесполезно. Он не сможет вырваться из хватки бугая Салтана, даже вгрызшись в руку – крепче, чем у Терминатора.
Ему нужен другой план.
– А этого? – небрежно кивает Салтан на перевертыша.
Тот стоит, не двигаясь, и даже не пытается бежать – таким же бесполезным действием. Ваня обещал за него заступиться и ничего не может. Гвидон окидывает его взглядом, хмурится, припоминая, и бросает:
– Морана очень просила не убивать его до конца. В знак доброй воли.
– От него одни проблемы, – досадливо морщится Салтан.
– Больше не будет.
Гвидон достает из внутреннего кармана пиджака простой кожаный шнур, демонстрируя. Салтан хмыкает, явно узнавая вещицу, и слишком часто соглашается со всем, что говорит Гвидон.
– Пусть живет.
Дальше их разговора Ваня не слышит – его вытаскивают из гостиной и несут по коридору, в другую часть дома. Он снова пытается сопротивляться – тщетно, сам не зная, зачем; скорее инстинктом, яростью, чем осознанным противостоянием. Рита спокойно идет следом. Их с перевертышем бросают в одну из богато обставленных спален, закрывая дверь, и Ваня еще долго швыряет в дверь вазами и стульями – безрезультатно, испытывая удовлетворение вместе с истерикой.
Ему плевать на их игры, их спасение мира и древнюю вражду.