Иван Безуглов
Шрифт:
– Главное имущество, которое мы получаем, - говорил он, подымаясь по разбитой лестнице со сломанными перилами, - это добротное здание фабрики, построенное еще при царе, да земля, которая автоматически отходит в собственность коллектива.
– Я благодарен вам за откровенность, - вежливо улыбнулся Верлен, которого к третьему этажу начала мучить одышка.
– Другой бы на вашем месте принялся превозносить достоинства фабрики, но я вижу все невооруженным глазом. Думаю, что здесь немного изменилось с царских времен.
– Наверняка здесь было чище, - сказал Безуглов, взгляду которого сквозь пыльное лестничное окно открывался фабричный двор, покрытый грязью и лоскутами материи.
– Мы все
– Не сомневаюсь, - Верлен смотрел на них благожелательно, почти по-отечески.
– Однако вы вряд ли представляете масштабы предстоящей работы.
Во влажной, душной атмосфере цеха было почти невозможно дышать. Одинаково одетые девушки в убогих синих халатах, привлеченные на фабрику возможностью получить московскую прописку, утомленными ногами нажимали на педали убогих допотопных агрегатов. Электрических машинок было всего дюжины полторы.
– Окна, - задумчиво сказал Верлен, - прежде всего - окна. Вашим девушкам нехватает воздуха и света. Мы поставим алюминиевые переплеты, увеличим площадь оконных проемов и установим систему кондиционирования. Почему у вас гладят изделия в том же цехе, где шьют?
– Спросите старого директора, - расстроенно сказала Светлана.
– Все наши просьбы словно наталкивались на глухую стену. У него на губах было единственное слово - план. Мы должны были выполнять его любой ценой. А план был завышен, и кроме того, вечно срывался из-за недопоставок ниток и тканей, из-за ломавшихся машинок. Как работаем, так и живем, твердил директор. А сам разъезжал на "Волге", жил в роскошной квартире в центре города и получал в двадцать раз больше, чем рядовая швея. Говорят, его теперь нанимает на работу банк "Народный кредит". Господин Верлен, вы сможете поставлять нам запасные части для машинок?
– Я президент фирмы, а не хозяин антикварного магазина, - Поль иронически покачал головой, указывая пальцем на полустершуюся надпись "Зингеръ", исполненную тусклым золотом на черном корпусе швейной машинки.
– Все это оборудование следует как можно скорее отвезти на свалку... или в музей. Неужели кто-то покупает эти изделия?
– Верлен брезгливо приподнял двумя пальцами уродливое, мешковатое платье, над которым только что кончила работать швея. Тяжелый сатин в расплывшихся, блеклых цветах был единственным материалом, который в последние два месяца получала фабрика.
– Еще полгода назад мы шили только военную форму, - заметила Света.
– Вы знаете, что это не образец изящества.
– Страна разваливается, - заметил Тютчев вполголоса.
– Без помощи с Запада, без вашей технологии и ноу-хау нашей промышленности так и предстоит катиться по наклонной плоскости.
Верлен профессиональным взглядом - таким же, как вчера Света на итальянскую блузку - смотрел на платье, исследуя швы и покрой.
– Отвратительные нитки, похабнейший материал, - пробормотал он, - однако качество работы на удивление приемлемое, если учесть состояние ваших машинок. Вы знаете, Светлана, - продолжал он уже в кабинете таниной сестры, еще заставленном имуществом прежнего замдиректора - томами постановлений ЦК КПСС, да пожелтевшими подшивками газеты "Правда", - после вашего визита в Монреаль, когда вы сами увидите масштабы предстоящего переоборудования, я дам вам окончательный ответ. Покуда я уверен, что мы сможем здесь шить вещи не хуже итальянских - и отправлять часть из них в Канаду, а часть - на внутренний рынок, для ваших несчастных женщин.
Света просияла. По просветлевшим лицам делегации работниц было видно, что они готовы разнести радостную весть по всей фабрике, как только покинут стены кабинета. И только прежний директор, которого из вежливости пригласили
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Вечером следующего дня красавицы-сестры, наскоро перекусив бутербродами с крепким чаем, и даже не поиграв, как обычно, на рояле, лихорадочно собирались в дорогу.
Через бывшего однокурсника, работающего в Министерстве иностранных дел и державшего порядочный пакет акций фирмы, Иван сумел добиться невозможного - в считанные часы Жуковский доставил в офис четыре новеньких малиновых паспорта с лиловыми визами на выезд. Канадские въездные визы должны были оформить с утра - приглашения от фирмы "Верлен и Рембо" действовали на сотрудников посольства в Староконюшенном переулке почти так же гипнотически, как визитная карточка Ивана Безуглова - на русские власти. В желтом конверте из плотной бумаги, полученным от Верлена перед отлетом, оказалось четыре глянцевых билета на завтрашний послеобеденный рейс КЛМ на Амстердам-Монреаль.
– Знаешь, сестричка, - Света подняла голову от утюга, которым гладила свою строгую черную юбку, - этот симпатичный Верлен далеко не так прост, как хочет казаться.
– Ты о чем?
– покраснела Таня.
– О билетах, которые он нам подарил.
– Он просто щедр, - сказала Таня, сама не веря своим словам, - щедр и гостеприимен.
– Если б все было так элементарно! Во-первых, разве он не унизил Ивана? Не показал ему, что у него больше возможностей? Ведь если бы не Верлен, нам пришлось бы тесниться в крошечных креслах "Аэрофлота", сносить грубость стюардесс, обедать Бог знает чем и всю дорогу читать номера официозных газет недельной давности. Во-вторых, у Ивана, человека вежливого, теперь просто не осталось выхода - он не может не взять тебя в Монреаль, это было бы противно деловой этике. Выходит, Верлен своим подарком лишний раз подчеркнул, что хочет видеть там тебя.
– Ты что хочешь сказать? Что он влюблен в меня?
– Я этого не говорила, - лукаво улыбнулась Света.
– Не дай Бог, - искренне сказала Таня.
– Знаешь, он ведь женат. У него дети и даже внуки. И кроме того... кроме того, у него есть надо мной какая-то темная, дьявольская власть... я никому не могу в этом признаться, кроме тебя... Мне кажется, он способен искалечить судьбу любой женщины. И сколько таких искалеченных судеб на его счету! Такие типы артистически умеют изображать игру страстей, они знают, что женское сердце отзывчиво, как цыганская скрипка. Но их собственные сердца при этом либо холодны с самого начала, либо прогорают стремительнее, чем березовая кора.
– И все же он красив, несмотря на свой возраст, а может быть, и благодаря ему, - мечтательно протянула Света.
– Интересно, все ли миллионеры в Канаде такие же, как он - привлекательные, добрые, благородные? Погоди, что ты такое делаешь?
Укладывая чемодан, Таня в раздумьи подержала на руке стопочку своего шелкового белья - было оно лиловое, черное, алое, кружевное - и со вздохом положила ее обратно в шкаф. В чемодан попали только трусики и лифчики совсем простые, бумажные, без всяких узоров. Итальянский розовый свитер, который она носила с утра, постигла та же участь отверженного. Короче, все самое нарядное и женственное Татьяна оставляла в Москве, словно нарочно хотела казаться простушкой.