Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
– И подохнем! Слышали, что царев посол болтал? Крымца не задорь, под Азов за рыбой не ходи, на Волгу за зипунами не ступи.
– То не царь, братцы. То Бориски Годунова дело. На погибель вольный Дон хочет кинуть. Пущай-де казаки велику нужду терпят, авось они о воле забудут да к боярам возвернутся.
– Не выйдет! Не хотим под ярмо!
– Не отнять нашу волю!
Расходились, закипели казачьи сердца. Ропот стоял над Раздорами. Атаман Богдан Васильев насупленно крутил черный ус; боярин Илья Митрофанович Куракин испуганно выглядывал из атаманского куреня и сердито тряс бородой.
Болотников
– Уйду из Раздор. Соберу гулебщиков - и на Волгу. Будет у нас и хлеб и зипуны. Пойдешь со мной?
– спросил Берсень.
– Пошел бы, Федор, да ноне не время. Допрежь с татарами надо разделаться. Позову свою станицу в Раздоры. Здесь нам с погаными биться. Как круг порешил, так и будет, - ответил Болотников.
– Твоя правда, друже: не время. Помешали поганые моей задумке, но и с Васильевым мне воедино не ходить. Кривая душа в нем, на Москву оглядывается. Не зря, поди, Куракина у себя укрыл. Есть же особый двор для послов, так нет, в свой курень упрятал.
С майдана послышался зычный возглас:
– Казаки! Струги с Воронежа!
Казаки шустро побежали к воротам.
– Что за струги?
– спросил Болотников.
– Наши, раздорские, - пояснил Федька.
– Послали пять стругов за хлебом и солью. Царь-то нам уж три года ничего не присылает. Авось чего и добыли донцы.
Оба заспешили к воротам. Миновав башню и водяной ров, оказались на невысоком обрывистом берегу.
– Два струга?.. А где ж остальные, братцы?
– воскликнул матерый казак Григорий Солома.
– Ужель отстали? Но донцы врозь не ходят, - вторил ему повольник с турецким пистолем за поясом.
– И казаков мало... Едва гребут. Нешто опились, дьяволы!
Струги все ближе и ближе, и вот они медленно подплыли к берегу. Гребцы подняли весла, и вышли на палубу. Носы казаков завешаны окровавленными тряпицами. Один из Донцов, ступил вперед, сорвал тряпицу, обнажив обезображенное лицо.
– Полюбуйтесь, братцы! Полюбуйтесь на наши хари!
Сорвали тряпицы и остальные гребцы. Раздоры загудели:
– Да какие ж собаки вам ноздри рвали?
– Кто посмел казака обесчестить?
– То злое лихо!
Прибывшие казаки высыпали на берег. Федька Берсень, растолкав толпу, подошел к рослому саженистому в плечах повольнику; тот был старшим в хлебном походе.
– Сказывай, Фролка.
– Худо сходили, братцы, - угрюмо начал повольник.
– Нет нам выходу с Дона, нет былой волюшки. Сидеть нам в Раздорах и чахнуть. А коль высунемся - тут вам силки да волчьи ямы. Обложили нас, братцы!
– Сказывай толком, не томи, - оборвал казака Федька.
– Худо сходили, - повторил повольник.
– Не доплыли мы до Воронежа. На московские заставы напоролись. Повелели нам вспять возвращаться, мы гвалт подняли. Нет-де у нас ни зелья, ни хлеба, ни одежонки. И вспять вам никак неможно. На Воронеж пойдем! Сотник же стрелецкий криком исходит. "Воры вы, разбойники! Государю помеху чините, с крымцами и азовцами Москву ссорите. Ступайте прочь! Не пущу до Воронежа" А мы свое гнем. Тогда повелел сотник из пищалей стрелять. "Не пущу, воры! Всех уложу!"
– Аль в полон сдались?
– с укором глянул на вернувшихся казаков Берсень.
– В полон?
– зло сверкнул глазами старшой.
– Того и в мыслях не было, Федька. Рубились мы без страха, и все бы там головы положили. Все бы до единого!
– Однако ж не положили, - продолжал хмуриться Берсень.
– Не положили, есаул. Стрельцы ноне будто татаре стали. С арканами по степи ездят. Вот и заарканили нас последних да в Воронеж отвезли. А там нам ноздри вырвали и на струги посадили. Плывите-де, воры, в свои низовые городки и казакам накажите, чтоб сидели тихо, бояр почитали и царя во всем слушались. А коль вновь воровать зачнете - не быть вам живу.
Федька в сердцах швырнул шапку оземь.
– Дожили, казаки! Ни проходу, ни проезду!
И опять зашумело буйное казачье море:
– Извести нас хотят бояре! Подыхай Понизовье!
– Живи одной рыбой!
– Рыбой? Да где она, рыба-то? Рыбные тони под Азовом, так туды царь не велит ходить.
– Не царь, а Борис Годунов, вражий сын!
– До Годунова и застав не было. К Москве ездили без помехи. Ноне же стрельцами обложили.
– Казаков побил. Айда на Воронеж, донцы! Отомстим за братьев!
Долго серчали казаки, долго их тысячеголосый ропот стоял над тихим Доном.
Болотников же стоял молча; он смотрел в огневанные лица повольников и думал:
"Не сладко на Дону. Снизу турки подпирают, с боков крымцы и ногаи жмут, а сверху бояре наседают. Вот попробуй и поживи вольно. Слабому здесь не место, вмиг сомнут. Тут крепкий народ надобен, чтоб ни черта, ни бога не боялся, ни вражины поганой. А враг рядом, татары вот-вот нагрянут на Понизовье. Надо забыть о всех бедах и готовиться к сече. Ордынец силен и коварен, он ждать не будет".
Болотников поднялся на опрокинутый челн и громко, перекрывая гул повольницы, прокричал:
– Братья-казаки! Послушайте меня!
Шум понемногу улегся, повольники устремили взгляды на Болотникова, а тот, взбудораженный вниманием раздорцев, смело и веско промолвил:
– Борис Годунов и бояре - враги наши. О том мы все ведаем, но не о них сейчас речь. И о Воронеже надо покуда забыть. Не время нам с боярами биться. Ордынец под боком. Пока мы тут балясничаем, поганые в тумены сбегаются. Орду крепят. Близок день, когда татары хлынут на наши городки и станицы. И нам их не удержать. На кругу дельно решили. Надо немедля слать по станицам гонцов, скликать всех казаков в Раздоры и готовить город к осаде. Здесь мы дадим бой поганым и стоять будем насмерть, чтоб ни один ордынец не проник за наши стены. Раздоры не пустят поганых на Дон!