Иван Царевич и Серый Волк
Шрифт:
– Так все бежали, – рассердился Кляев. – Ты как у Верки-то оказался? – От Романа спасался.
– От какого ещё Романа? – От золотого барана
Далее из рассказа перепуганного писателя выяснилось, что шибко умный Костенко почему-то вообразил, что Царевич с Кляевым вздумали его отравить волшебным зельем и не нашёл ничего лучше, как по совету премудрой Ираиды Полесской, испытать любовный напиток на баране Романе. Баран любовное зелье выпил с большой охотою, после чего воспылал неземной страстью к любезно напоившим его людям, то бишь к Костенко, Ираиде и ни в чём не повинному Валерке Бердову. Вызванная на помощь охрана, в лице трёх дебилов, дрогнула перед охваченным животной страстью бараном и выпрыгнула в окна, разбив стёкла медными лбами. Неистовый баран, гоняясь за своими доброхотами, разнёс в щепы всю мебель и все двери
Только– только жертвы животной страсти вошли в квартиру-замок, как буквально через минуту туда же ворвался и баран. Ну а дальше начался ад кромешный, который Царевич мог наблюдать собственными глазами.
– А монстриха Ева откуда взялась? – спросил Кляев. – Не было с нами монстрихи, – возразил Бердов. – Это Веркина работа. – Ты нам мозги нё пудри, – заступился за отсутствующую жену Царевич. – Монстриха эта не Веркина, а Самоедовская и нарисовал он её по твоему заказу.
Бердов зло глянул на сдавшего его конкурентам художника, но вслух ничего не сказал. Царевич не сомневался, что у Сан Саныча и Валерки есть какой-то, только им известный план, но в чём суть этого плана и какую цель перед собой ставят эти два проходимца, он, честно говоря, понятия не имел. Конечно, можно было бы подвесить Бердова на дыбу или тривиально набить ему морду, но, к сожалению, ни для того, ни для другого у Ивана не было времени, да и место не располагало к продолжительной дискуссии. Того и гляди из-за ближайшего поворота могла вывалиться погоня и в два счёта прихлопнуть всю собравшуюся в тупичке компанию.
– А где мы находимся? – полюбопытствовала прекрасная Елена.
Вакханка-неофитка, к удивлению Царевича, не выглядела испуганной, хотя и пребывала в слегка возбуждённом состоянии. Похоже, она была убеждена, что участвует в жутко интересном шоу с переодеваниями, которое закончится непременно хэппи эндом с последующей раздачей подарков наиболее отличившимся игрокам. Что же касается самого Ивана, то он ждал сюрпризов, но отнюдь не приятных, а в счастливый финал и вовсе не верил. У нас, в конце концов, не Америка какая-нибудь, и все наши метаморфозы заканчиваются очередной гадостью для раскатавшего губу народа.
– Если судить по запаху, – втянул носом воздух лорд Базиль, – то находимся мы, скорее всего, в аду.
– Я тебя умоляю, Василий, – попросил дрогнувшим голосом Самоедов, – не надо пугать девушку.
– А я не боюсь, – запротестовала вакханка. – А вы что, собрались победить Вельзевула?
В другой ситуации Царевич подобным вопросом был бы польщён и даже высказался бы в том смысле, что нам никакой чёрт не страшен. Но сейчас ему было не до широковещательных заявлений, тем более что появление этого самого Вельзевула после всего уже виденного, не показалось бы ему таким уж чудом.
– А почему Вельзевула? – спросил Кляев. – Есть же черти и поприличней. Мефистофель скажем. Я как-то по молодости лет ходил в театр Оперы и Балета, так он там прямо блистал.
– Я от Ирины Аркадьевны слышала, что воскрешать будут именно Вельзевула. – Зачем? – спросил потрясенный услышанным Царевич.
– Этого Полесская не говорила.
Царевич вопросительно взглянул на Бердова, но тот угрюмо отмалчивался, зато слово взял Кляев, с досадой хлопнувший себя ладонью по лбу:
– Я вспомнил, где читал про этого Вельзевула. В Бердовском романе. Вельзевул олицетворение злобной, но абсолютно тупой силы, способной потрясти весь мир. А героиня романа искала список, забыл его название, но солидный, на папирусе, где написаны заклинания, с помощью которых можно обуздать этого злодея.
– И она нашла этот список? – Нашла, – охотно подтвердил Кляев. – В каком-то совершенно жутком замке, заброшенном ещё две тысячи лет назад, в котором
Бердов на Кляевские слова дёрнул плечом, видимо хотел возразить, но потом передумал. На лице писателя страх метался с надеждой. Похоже, Валерка ждал и боялся каких-то событий. Но, скорее всего, надежды его и страхи были, связаны с Сан Санычем Шараевым, которому Бердов и верил, и не верил. Царевич имел уже удовольствие считать шизофренический бред Иштар Полесской, но он сомневался, что такой прагматичный человек, как Шараев удовлетворится ролью олимпийского бога, пребывающего на вторых ролях в свите сбрендившей Бердовской тёщи. Шараев принадлежал к тому типу людей, которые верят только в золотого тельца, и никакой другой религии, кроме долларовой, им не нужно.
– Значит, ты выкрал из сейфа не только деньги и адреса, но и папирус? – спросил Царевич у Бердова.
– Я взял своё, – неожиданно взвизгнул Валерка. – А твой Костенко просто жулик, он заплатил лишь за папирус, клочок бумаги, на котором ничего важного не было.
У Царевича после всего с ним случившегося за последние дни начал заходить ум за разум. Но ход шараевско-бердовской комбинации с папирусом он, касается, уловил и в очередной раз удивился изощрённости Валеркиных мозгов. Костенко покупает кусок папируса, Бердов посылает ведьму Наташку в своём романе на поиски таинственных заклятий, которые она находит и запоминает, а потом записывает. – Так это было? – спросил Царевич у Бердова.
– Нет не так, – хрюкнул молчавший до сих пор Самоедов. – Наташка ничего не писала, она просто взяла Костенковский папирус, и все нужные слова, написанные нашенскими буквами, сами на нём проступили. Я видел это собственными глазами, но ни черта, не запомнил. Эти заклятья без шпаргалки произнести просто невозможно. – Ну а цель у них какая? – насел на Самоедова Кляев. – Откуда мне знать. Шараев сказал, что в золоте купаться будем. – А «девушка» твоя зачем?
– Разбудить Вельзевула, – нервно хихикнул Самоедов. – Почуяв самочку, он обязательно вылезет из своей норы, чтобы обольстить красавицу, вот тут Шараев с Бердовым и собирались взять его в оборот своими заклятьями.
– А потом что? – Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Я ведь художник, меня сам процесс увлекал. – Дурак ты, а не художник, – рассердился Васька. – Сожрет тебя твоя монстриха, помяни моё слово. И по заслугам.
– Не кормил я её сегодня яблоками, – заныл Самоедов. – Мамой клянусь. – Значит, кто-то другой накормил, – хмуро бросил Царевич. – Ты Шараеву о монстрихе, убитой нами, рассказывал?
– Так всем рассказывал, ещё там, в гробнице, во время воскрешения Вакха-Осириса.
Теперь, после Самоедовских признаний, у Царевича уже не оставалось сомнений, что появление монстрихи Евы в Веркиной квартире не было случайностью. Яблоками невинную девушку накормил, конечно же, Шараев, он же протолкнул ее в нужное время в нужное место. А это нужное место находилось в заколдованном замке. Сан Саныч, хорошо знавший Веру Михайловну Царевич, нисколько не сомневался, что она не ограничится замками Мокрухи и Киндеряя, а непременно будет пытаться присоединить к уже имеющейся жилплощади замок феи Морганы, на стене которого висит злополучная картина, столь подробно описанная в романе Царевича. Картина была входом в лабиринт, где отсиживался потерпевший жесточайшее поражение в схватке с Белыми Волками Вельзевул. Теперь понятно, зачем этим сукиным сынам понадобился пожирающий богов дракон, зачем им понадобилась Иштар-Кибела, которая только одна могла взрастить дракона-богоборца. И этот поедающий богов монстр должен был либо уничтожить Перуна, либо сковать действия его Белых Волков, пока Шараев будет приручать Вельзевула.
Чудовищный вопль вдруг едва не оглушил Царевича, да что там Царевич, когда даже стены завибрировали и заходили ходуном, словно были сделаны из киселя. Нервы у художника не выдержали, он взвизгнул и бросился бежать. Валерка Бердов отшатнулся и вскрикнул в ужасе:
– Он проснулся, Царевич, он проснулся!
Если судить по резко усиливающемуся запаху серы, то проснулся Вельзевул где-то совсем неподалёку, ну, может, в километре от мирно беседующих в подземелье людей, которым не оставалось ничего иного, как следовать примеру расторопного Мишки Самоедова и уносить ноги. Никому не хотелось сталкиваться нос к носу с очнувшимся после долгого сна князем Зла.