Иван Царевич и Серый Волк

Шведов Сергей Владимирович

Разговор происходил у дома феи Морганы в вечернее время, и Царевичу было не до споров, хотя консервов ему было жаль. Тратить такие хорошие консервы на Полудурка, это ни что иное, как мотовство.

Кляев захлопнул дверцу прямо перед носом у раскатавшего губёнку Мишки Самоедова, который рвался облизать канистру, подозревая, что там хранится нечто таинственное и притягательное.

– Бензин там, – огрызнулся Кляев. – Про запас.

Самоедов, кажется, не поверил, но спорить с рассерженным лордом не стал. Подъём в квартиру феи Морганы не занял много времени. Двери странствующим аристократам открыла блондинистая фурия. Лорд Базиль крякнул от изумления, у Мишки отвалилась челюсть. Конечно, сама по себе роскошь Берендеевских замков не была для них в новинку, а потрясло их как раз то, что можно, оказывается, и в Российской Федерации устроиться со всеми удобствами и на столь обширной площади, которая не снилась даже нашим олигархам первой гильдии.

Десяток толокшихся в прихожей гоблинов уже до того притерпелись к зачастившему к бывшей супруге Царевичу, что даже не стали целить в него из автоматов. Кляев на гоблинов косился с нескрываемой неприязнью и даже погрозил в сторону одного из них кулаком. К удивлению Ивана, гоблин в ответ на недвусмысленный жест лорда-пролетария порозовел мордой и укрылся за спинами своих товарищей.

– Сорок литров самогонки за вами, образины, – рыкнул на них Кляев.

В ответ донеслось неразборчивое бормотание, в том смысле, что «ничего не знаем» и «пустые наговоры», и даже «кто такую гадость пить будет». Процесс выведения вороватых гоблинов на чистую воду был прерван появлением в прихожей фурии-брюнетки. Гостей препроводили в парадный зал и рассадили вдоль стен в отделанные золотом и яхонтами кресла из слоновой кости. Впрочем, кость, возможно, была не слоновая, а мамонтовая. В конце концов, фея Моргана, она же Вероника, могла себе позволить и такую роскошь. Сколь помнил Царевич, эта самая Верника-Моргана из «Колдовского замка» была настолько богата, что ей завидовал даже чародей Магон, который, собственно говоря, только из зависти её и заколдовал. Ему, видите ли, стало обидно, что какая-то там фея владеет богатствами, превосходящими его собственный не скромный достаток в несколько раз. Иван заподозрил, что Верка к Мокрухину и Киндеряеву замкам добавила ещё и замок феи Морганы, с её несметными сокровищами, тот самый, из-за которого у неё вышел спор с Магоном. Во всяком случае, Царевич готов был отдать руку на отсечение, что картина, которую он сейчас рассматривает, висела на стене заколдованного замка феи Морганы. Картина была примечательна в том смысле, что на ней обнажённая дева, верхом на Единороге, сражалась с мечом в руке с каким-то змеем или крокодилом, получеловеком, полупресмыкающимся, совершенно жутковатого и непотребного вида. А вокруг обнаженной девы рыцари в красных плащах и витязи в волчих шкурах переламывали широкими мечами живую силу неприятеля, которая состояла из существ совершенно омерзительных, рядом с которыми гоблины и упыри смотрелись форменными красавцами. Дева на Единороге обличьем напоминала фею Моргану, Веронику и Веру Царевич в одном лице.

Если Царевич сейчас верно припоминал содержание своего романа, то Жан именно по этой картине влюбился в фею Моргану-Веронику ещё до того, как увидел ее воочию. Вообще-то Моргана стала в романе ещё и Вероникой потому, что Царевич начинал роман ещё до встречи со своей будущей супругой, а заканчивал его уже в пору любовного помешательства, отсюда грозная дева-воительница Моргана превращалась к финалу просто в деву Веронику, нежное романтическое создание. Нежной и романтичной её, разумеется, сделала любовь к королевичу Жану, защитнику сирых и обездоленных.

– Видал, мазилка, как истинные художники работают, – укорил Кляев Самоедова. – Моя крокодилиха была не хуже, – обиделся Мишка. – Сами могли убедиться.

Что да, то да. В этот раз Иван готов был согласиться с художником на сто процентов. Самоедовская «девушка» вполне могла быть самкой монстра, изображенного на картине. Царевичу пришло в голову, что получилось это не случайно, и он не замедлил ухватить за шиворот, пока что фигурально выражаясь, блудливого сукина сына, который никак не желал выкладывать всю правду, которую знал или о которой догадывался.

– А ну колись, гад, ты для Шараева эту «девушку» рисовал? – Я тебе уже сто раз говорил, – возмутился Самоедов. – Заказ я получил от Валерки Бердова. Он же дал описание трёхглавого дракона-богоборца и «крокодилихи» и настаивал, чтобы это была именно самка.

– А эту картину ты прежде видел?

– Видеть не видел, но описание ее читал в твоем «Заколдованном замке»

– А тебя не удивило, что описание «девушки», принесенное Бердовым, как две капли воды похоже на описание этого монстра?

– Допустим, удивило, – нехотя признался Самоедов, – и что с того? Я художник и работаю на заказ.

– Оппортунист ты! – возмутился Кляев. – Оппортунист, это ещё не враг народа, – не остался в долгу Самоедов. – Шараев с Веркой устроили разборки, а я, видишь ли, должен оказаться крайним. – Так как же всё-таки эта «девушка» ожила? – не отставал от художника Царевич. – Случайно, – задёргался в кресле Мишка. – Я же вам говорил: зашла ко мне соседка Евочка, выкурить сигаретку тайком от родителей. И я машинально стал рисовать с девочки «крокодилиху». Ты же сам творец, Иван, и должен меня понять. Всё получилось непроизвольно. Рисунок Евочке страшно понравился, она сразу же уловила сходство… Вот тут и началась совершенно неожиданно меня страшная метаморфоза.

– А перед этим ты кормил девушку Еву молодильными яблоками, чтобы пробудить в ней сексуальное влечение, – дополнил картину происшествия Царевич, – И действительно аппетит в «крокодилихе» пробудился, но не сексуальный, а самый что ни на есть гастрономический. И она решила тобой пообедать. – Зря мы ей помешали, – хмыкнул Кляев, внимательно слушавший художника и писателя.

Самоедов обиженно дёрнул носом, демонстрируя неприятие двусмысленных шуток по поводу попавшего в переделку Пигмалиона, едва не съеденного своей Галатеей.

– Я же не виноват, что кругом сплошные монстры и оборотни, которым сожрать несчастного художника, что раз плюнуть.

Намекал сукин сын конечно на Царевича, который намёк понял и признал даже отчасти справедливым, но терзаться угрызениями совести стал. Мозги Ивана сейчас были заняты совсем иной проблемой. Не приходилось сомневаться, что именно Верка и Шараев являются главными игроками разворачивающейся эпопеи, а Костенко, Ираида Полесская и все прочие лишь второстепенные персонажи.

– А больше ты соседку Еву яблоками не кормил? – Я не псих, – возмутился Самоедов, – Ей же понравилось быть монстрихой. И теперь если она этих яблок наестся, то многим не поздоровится.

Разговор был прерван на самом интересном месте появлением вакханок из стриптиз-бара «Афродита» во главе с прекрасной Еленой, которая оправдала предсказания Самоедова и явилась в заколдованный замок для знакомства с магами и чародеями лучшей во Вселенной Игирийской школы.

– Клево, – сказала Елена, с восхищением оглядывая помещение раз в десять превосходящее размерами студенческую столовую, ныне возведенную в ранг стриптиз бара. Последнее тоже было, конечно, метаморфозой, но жиденькой. Вполне в духе мелкого мага Киндеряя-Костенко, который ни художественным вкусом, ни могуществом не мог соперничать с феей Морганой. Царевич заподозрил, что его бывшая супруга весь этот безумный хоровод затеяла именно из-за жилплощади. Как только Вера Михайловна Царевич поняла, что есть средство превратить фантазии мужа в реальные квадратные меры, тут уж никакие угрозы и препятствия со стороны чистой и нечистой силы не могли ее остановить. И теперь пусть весь мир рухнет, но Вера Михайловна будет пить чай на жилплощади, по меньшей мере, в квадратный километр и даже собачьей будки, из принадлежащего ей по праву, не отдаст. Если Царевичу память не изменяла, то кроме Кощеева замка с садом он, а точнее его лирический герой королевич Жан, обещал фее Моргане ещё и замок этого Магона, который стоял где-то на Чёртовой горе и был связан чуть ли не с преисподней. Судя по этим обещаниям, Царевич тогда планировал написать продолжение «Колдовского замка», но помешала свадьба и связанные с нею приятные хлопоты.

– Настоящее золото? – спросила Елена, оглаживая спинку предложенного ей кресла из мамонтовой кости. – Здесь, девушка, фальшивого не держат, – обиделся за хозяйку лорд Базиль, – Тот, кто в совершенстве владеет магическими науками, может себе позволить и не такое.

Зря, между прочим, Васька вылез со своими поучениями. У вакханок из бара «Афродита» и без того глаза разгорелись на Веркину роскошь. И понять девочек можно, ну что они видели в своей жизни, кроме мелких халуп новуаришей. В Кремль их не пустят, в Эрмитаж они сами не пойдут, так что дворец феи Морганы, то ли воображаемый, то ли настоящий, это единственное место, где они могут приобщиться к культуре. Эта пришедшая в голову мысль показалась Царевичу интересной, ибо он всегда ощущал в себе склонность к просветительству и искал формы выражения, доступные для восприятия нынешней не обременённой знаниями молодёжи. Впрочем, молодежь, что нынешняя, что прошлая, что будущая всегда не обременена знаниями и, в этом, наверное, её преимущество перед людьми пожившими и попривыкшими воспринимать мир лишь в знакомых с детства формах и красках. И любую метаморфозу эти пожившие воспринимают, как крах всего и вся, хотя этот крах, всего лишь мировоззренческий.