Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
В свое время Петр Первый, русский царь и «первый на Руси работник», с присущей ему справедливостью и на этот раз вполне оправданной жестокостью расстрелял у здания Сената в Санкт-Петербурге губернатора князя Волконского за чинение им, князем Волконским, препятствий купцам Пшеничниковым в «деле промысла, торговли и честного радения на пользу русского отечества». Так гласит предание. Крутой поворот Петра в сторону поощрения «полезных людей» являл собой завещание его наследникам и потомкам.
Но не прошло и двух десятков лет после смерти Петра, как промышленная жизнь
Ни очевидные трудности разработки далекого месторождения «горного масла», ни крайняя необходимость поддержки прядуновского почина не укладывались в канцелярскую строку; законной во всех отношениях была лишь смерть…
Далее пошли вершиться дела еще более странные.
В 1844 году архангельские, вятские и вологодские купцы подали прошение архангельскому губернатору маркизу де Траверсе учредить торговый дом на Северном море и порт на реке Печенге. Губернатор наложил на прошении резолюцию, поразительную по цинизму и тупости: «Какой еще дом? В этих местах могут жить только два петуха и три курицы! Отказать».
Сибирские наместники старались не отставать от архангельских. И здесь полезная деятельность, по российским обычаям, не приносила лавров. Когда енисейский купец Михаил Сидоров внес на открытие Томского университета двадцать пять тысяч рублей, постоянно докучая разными проектами о расширении изыскательского дела, генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьев немедля заинтересовался личностью Сидорова: «А не скопец ли он?»— и поспешил выслать предприимчивого купца административным порядком в Архангельск, как крайне беспокойного и вредного человека.
Сосланный на Крайний Север, Сидоров запросил разрешения производить разведку на золото по Северному Уралу и речке Шугор, в чем получил незамедлительный отказ.
Тогда он обратился с новой просьбой — разрешить разведку геологических богатств на Новой Земле. Пришел ответ: «Так как Новая Земля не причислена к казенным дачам и вообще не упоминается в Горном уставе, отвод разрешен быть не может…»
А наряду с тем министерство государственных имуществ уже с 1844 года, в течение двадцати лет, безуспешно отыскивало смельчаков, желающих разрабатывать горные богатства Севера.
В 1864 году, узнав от лесничего 2-го мезенского лесничества Гладышева о выходах нефти на Ухте, Сидоров обратился в министерство с просьбой об отводе ему трех квадратных верст для изыскательских работ, ссылаясь на 2286-ю статью Горного устава. В прошении он указывал: «Промысел на Ухте принесет кроме доходов казне заработки бедным крестьянам, проживающим на реках Ижме и Печоре, могущие улучшить их незавидный быт…»
Через два года Санкт-Петербургская палата
О том, что задолго до графа Кейзерлинга, еще в 1745 году, на Ухте существовал промысел Прядунова, в ответе не упоминалось.
Михаил Сидоров оказался на редкость настойчивым. Человек широкой натуры, большой эрудиции в вопросах промыслового дела, автор ста восьми трудов и статей по исследованию Севера и Сибири, он преследовал, конечно, не только коммерческие цели. Интересы его были более широкими, а богатые прогнозы освоения Севера захватили его.
Чтобы как-то воздействовать на общественное мнение, он основал в столице показательный чум — подобие этнографического и геологического музея. У входа в чум была помещена статуя: бедный ижемский охотник держал в одной руке блюдо с хлебом, а другой протягивал каждому входящему пергамент с надписью: «Я не прошу казенного хлеба, а прошу внимания к моему забытому краю и — работы!»
Подобные демонстрации не могли тронуть высшую бюрократию, но верный себе Сидоров продолжал настаивать в официальном порядке и в марте 1867 года получил наконец от министерства государственных имуществ письмо следующего содержания: «Что как отдача приисков на всем пространстве залегания ископаемых в аренду одному лицу представляется неудобною, ибо через это установилась бы монополия, разрешено отдать прииски на двенадцать лет Сидорову и Амосову в одну квадратную версту каждому, с платой оброка в размере существующей в Архангельской губернии подесятинной платы — 30 копеек за десятину в год…»
Окрыленный успехом, Сидоров немедля заключил контракт со шведскими специалистами и послал их на Ухту, а сам уехал в Париж. Там его настигла петербургская депеша, в которой сообщалось, что разведка нефти на Ухте вновь запрещается ввиду проекта архангельского губернатора Гагарина производить исследования и добычу нефти на средства государства, для чего министерство государственных имуществ выделяло средства — одну тысячу рублей…
Сидоров вынужден был прекратить работы, оплатил неустойку шведам и вновь обратился к министру, резонно указывая, что на деньги, отпускаемые министерством, невозможно не только произвести какие-либо серьезные работы, но даже снарядить топографическую партию.
Министр подтвердил разрешение, данное Сидорову в марте месяце. Тогда обиженный губернатор написал новое отношение об отказе Сидорову «за его неблагонадежностью». Ход был настолько проверенный, что министр сразу же подтвердил отказ, хотя Архангельский статистический комитет к этому времени избрал Сидорова своим почетным членом за заслуги в изучении Севера.
Проявляя нечеловеческую настойчивость, Михаил Сидоров лично добился приема у министра, доказал свою правоту и привез в Архангельск форменный документ на право разработки месторождений нефти с отводом участка в сорока верстах от деревни Усть-Ухта.