Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
«Однако… — удивленно пожал плечами Трейлинг, сбрасывая свое летнее пальто на руки сумрачного, угловатого в движениях секретаря, исполнявшего здесь, по всей видимости, и обязанности лакея. — Плоховато, кажется, начинается новое дело!»
Но уже в следующую минуту, пройдя в кабинет управляющего, он почувствовал себя в привычной деловой обстановке. За письменным столом сидел сухощавый, рано облысевший человек средних лет в недорогом, старательно выутюженном пиджаке и перебирал пачку бумаг.
Не то чтобы у него был очень внушительный вид. Управляющий более всего напоминал опального дипломата
Трейлинг встречал когда-то этого человека там, на юге, и знал, что облинялому полудипломату-полуростовщику поручались наиболее важные дела компании, даже в том случае, если надо было выехать за океан и нанять в качестве посредника специалиста по пенсильванской нефти. Непритязательная обстановка, окружавшая его ныне, тотчас приобрела для Трейлинга значимость.
Управляющий пошел навстречу гостю. Привычная ухмылка на его лице сменилась неподдельным удовольствием.
— Садитесь, пожалуйста, Георгий Карлович… Мы ведь знакомы? От вас пахнет югом, — заговорил хозяин. У него был приятный, хотя и глуховатый, голос. При этом он уморительно грассировал, то вовсе пропуская рокочущую букву «р»: — «Гео-гий Ка-лович, до-о-гой…» — то вдруг по традиции заменял ее другой буквой и фонетическим знаком, и тогда вместо возвышенного восклицания: «Ах, какая радость, что вы наконец прибыли!..» у него выходило: «Ах, какая г’адость!..»
Гость, конечно, не придавал этому никакого значения. Он, хотя и носил немецкую фамилию с приставкой «фон», не мог сказать точно, в какое время и по какому поводу учинена была перемена фамилии и в каком колене генеалогии появилась родовитая приставка; все его предки имели бессарабское происхождение, а бабками были, по-видимому, цыганки и купчихи из одесских предместий.
Трейлинг с признательностью склонил свою большую, чисто выбритую голову.
— Как доехали? Что нового?
Управляющего интересовало положение дел на юге, но не столько с деловой, коммерческой стороны (это он знал), сколько с житейской, интимной и попросту обывательской. Его интересовало также, какими последствиями закончились рабочие беспорядки двухлетней давности. По всему видно, человек давно уже не имел возможности бывать в резиденции их общего хозяина, и, значит, имелись довольно веские причины для этого.
— Что слышно о Манташеве? Говорят, этому армянскому миллионеру очень везет? Своя, так сказать, национальная буржуазия — еще бы! Это льстит рабочей братии…
— Покуда в эту платоническую любовь не вмешаются господа социал-демократы, — промелькнула на губах Трейлинга снисходительная улыбка. — Они весьма доходчиво втолковывают иные симпатии… Во всяком случае, сейчас кавказцу приходится труднее, чем нам.
— После разорения пятого года? Естественно, — согласился управляющий. — Мы — монополия, а монополии такие вещи не страшны. Что же касается князя, то он еще не дорос до возможности делать погоду…
Управляющий вдруг беспокойно шевельнулся в кресле, подался вперед, к собеседнику.
— Извините, Георгий Карлович, — сказал он. — Хотя у нас не принято с первой же минуты утомлять человека деловой беседой, но сегодня придется изменить такому правилу. Вечером отдохнете у меня. Дело в том, что сейчас сюда подойдут люди и вас надо подготовить к предстоящему разговору…
Хозяин позвонил и велел подать крепкого чаю.
— Совершенно замерзаю в этом склепе. Отвратительно! — Он зябко поежился, потер сухие, костистые ладони. — Как было бы приятно сейчас пройтись по приморскому бульвару, посидеть у Ниязова в кабачке с его кавказской кухней! Но вот, — он повел вокруг себя узкой ладошкой, — вот эта обитель ни на минуту не отпускает меня туда, поближе к хозяину. А ведь я когда-то пользовался его расположением!
— Вероятно, вы пользуетесь им и до сих пор? — заметил Трейлинг.
— Может быть… Это в той же мере относится и к вам, дорогой мой. Именно поэтому с сегодняшнего дня мы с вами стали служащими нефтяной компании великой княгини Марии Павловны…
Трейлинг сделал едва уловимое движение, но хозяин предупредительно протянул руку и положил на его кисть:
— Это очень авторитетная фирма, уверяю вас!
— Весьма польщен покровительством… высочайшей особы, — сказал Трейлинг. Догадки, одна вероятнее, но и сложнее другой, будоражили его воображение.
— Именно так и надо рассматривать наше участие в компании, — утвердительно кивнул головой хозяин, — Однако дело столь же трудно, сколь и заманчиво. Предполагается очень дальняя поездка, связанная с неудобствами… И мы остановили свой выбор на вас, Георгий Карлович. Нужен опытный человек…
Что ж, оставалось узнать адрес будущей резиденции.
Управляющий пожевал губами, полистал лежащие против него бумаги.
— Ухта, — коротко и значительно сказал он.
Воцарилось молчание. Словцо производило впечатление даже на бывалого человека. Трейлинг слышал кое-что о непроходимых лесных дебрях и загубленных судьбах промышленников, имена которых непроизвольно связывались в его воображении с кратким названием этой северной речки. Но на ней, помнится, в деловых кругах давно уже поставили крест?
— Она снова интересует… нас? — с удивлением спросил он.
— Окаянная речушка, как птица Феникс, возрождается из пепла и заставляет обращать на нее взоры. Она должна быть наша. Таково мнение там, на юге.
— Путешествие не из приятных. Однако…
— Недавно одна газетка в связи с открытием заявок на ухтинские берега назвала речку золотым дном. Это должно нас окрылить. Не так ли?
Принесли чай. Управляющий придвинул к себе стакан и выжидал, пока за прислугой закроется дверь.
— Разумеется. И я догадываюсь, что кроме высочайшей особы у нее останется и прежний покровитель? — осторожно осведомился Трейлинг.
— Вы имеете в виду Нобеля? Да.
Трейлинг усмехнулся:
— А я в простоте душевной полагал, что русские порядки уже навсегда убили всякую мысль о возможности тех разработок…
— Вы прекрасно осведомлены в деле, дорогой мой! Мы и теперь делаем немалую ставку на русские порядки… Вам придется самым подробнейшим образом ознакомиться с этой давней историей и всегда иметь ее в виду. Пригодится… А началась она очень давно, говорят — со времен Петра Великого.