Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Несколько более предпочтительно выглядят в этом отношении два родственника — 1-й воевода передового полка окольничий А.Д. Плещеев-Басманов и 1-й же воевода сторожевого полка Д.М. Плещеев, дети боярские 1-й статьи по Переяславлю-Залесскому. Оба они происходили из старого московского боярского рода Плещеевых и к 1555 г. накопили достаточно большой опыт участия в походах русских ратей{45}. Согласно разрядным записям, А.Д. Плещеев-Басманов начал свою карьеру в 1544 г. с воеводства в Елатьме. Спустя 6 лет он был 2-м воеводой на Бобрике, в 1552 г. участвовал в Казанском походе, а после падения Казани остался в ней на годование в качестве 3-го воеводы. Последним его назначением перед 1555 г. стал пост 2-го воеводы сторожевого полка «береговой» 5-полковой рати в 1554 г. Д.М. Плещеев начинал службу с поста 2-го воеводы передового полка в 1550 г. В памятной кампании 1552 г. он был 2-м воеводой полка левой руки, затем 3-м воеводой годовал в Казани и ходил 2-м воеводой сторожевого полка 3-й полковой рати в Свияжск. Наконец, вместе с Шереметевым он в декабре 1553 г. ходил на «арские места» 2-м воеводой сторожевого полка, за что получил в награду «полузолотой угорский» (кстати говоря, меньше, чем остальные воеводы этой рати){46}.
Наконец, остались 2-е воеводы передового полка и сторожевого полков — соответственно Б. Г. Зюзин и С. Г. Сидоров соответственно. Оба они были дворовыми детьми боярскими средней руки — Бахтеяр Зюзин по Суздалю, а Степан Сидоров — по Коломне{47}. Б. Зюзин впервые появляется на страницах разрядных книг в 1552 г., когда он был наместником в Путивле. Там же он провел и последующие два года{48}. Не в пример более насыщенной оказалась карьера его коллеги, Степана Сидорова. Согласно разрядным записям, он начал службу с наместничества в Одоеве в 1547 г. В следующем году он служил головой «для посылок» в передовом полку «береговой» рати, в 1543 г. — сотенным головой в Зарайске, затем 2-м воеводой во все том же Зарайске и Почепе, участвовал в зимнем походе на Казань в 1548 г., оборонял Елатьму от ногаев зимой 1550 г. В 1553 г. Сидоров служил 2-м воеводой в войске, охранявшем «шатцкое строение», а в следующем году ходил 1-м воеводой сторожевого полка 3-полковой рати на Астрахань{49}. Таким образом, перед нами опытный ветеран, поседевший, если так можно выразиться применительно к нему, человеку достаточно молодому, на «береговой» службе, и накопивший большой опыт борьбы с татарами.
Вот такая интересная выстраивается картина — с одной стороны, как будто речь идет о набеговой операции (или глубокой, стратегической разведке?), а с другой стороны, как будто и нет, это часть более серьезного плана, о сущности которого можно только догадываться. Но к этому вопросу вернемся позже, а пока посмотрим, как разворачивались события.
По плану «ставки» сбор основных сил рати Шереметева должен был состояться в Белеве на Николин вешний день (9 мая), а вспомогательных сил из северских городов — тогда же в Новгород-Северском. Отсюда воеводы должны были начать марш на юг, в пределы Дикого Поля, и соединиться в верховьях рек Коломак и Мжи (юго-западнее нынешнего Харькова){50}. Однако прошел почти месяц от назначенной даты сбора (интересно, чего ждал Шереметев столько времени, если он собирался отправиться в набег — ведь для такого рода экспедиции внезапность и скорость есть главные залоги успеха?), прежде чем на Троицын день (в 1555 г. он пришелся на 2 июня) войско Шереметева пробудилось наконец от спячки и начало марш по Муравскому шляху на место встречи с отрядом северских детей боярских под началом почепского наместника, каширского сына боярского И.Б. Блудова (кстати, Игнатий Блудов также не может быть отнесен к известным военачальникам. На страницах разрядных книг он впервые появляется именно в 1555 г.){51}. Опытный военачальник, И.В. Шереметев, по выражению Курбского, продвигался на юг, «имяше стражу с обоих боков зело прилежную и подъезды под шляхи…»{52}. Темп марша был небольшой — расстояние от Белева до верховьев Коломака (примерно 470 км) было преодолено за 20 дней, т.е. в среднем в день русская рать проходила по 20—25 км (опять же не похоже на стремительный набег за добычей, а на медленное, осторожное продвижение вперед, прощупывание намерений противника — да).
А что же в это время делал хан, которого мы оставили в тот момент, когда он и его «князья» договорились о походе на Русь? Весна 1555 г. прошла в приготовлениях к запланированной экспедиции (и, надо полагать, при том количестве московских доброхотов-«амиятов», которые были в Крыму, скрыть эти приготовления было невозможно. Следовательно, слухи о них Москвы достигли всенепременно). В мае татарское войско было собрано, и примерно в конце этого месяца Девлет-Гирей выступил в поход на север, к русским рубежам. Вместе с ним была его «гвардия» (стрелки-тюфенгчи, или, как их еще называют в турецких и татарских источниках, сеймены, артиллерия, и, надо полагать, вагенбург, который у нас называли «гуляй-городом»), «двор» и, естественно, «дворы» татарских князей и племенное ополчение. Сколько их было всего — об этом ниже, пока же отметим, что отборная часть татарской конницы, выставляемая карачи-беками, главами знатнейших и влиятельнейших татарских родов (Ширинами, Мансурами, Аргынами и Кыпчаками), состояла, согласно сведениям татарских источников, из примерно 10 тыс. всадников. В случае же необходимости Ширины, в распоряжении которых находилось до половины всего татарского войска, могли поднять на коней до 20 тыс. воинов{53}.
Пока Шереметев не торопясь шел на юг, татары столь же неторопливо, делая в день самое большее верст по 30, двигались ему навстречу. Во всяком случае, французский инженер Г. Боплан писал в своих записках, что в начале похода обычный темп движения татарского войска составлял примерно 25 км в день{54}. Во вторник 18 июня передовые татарские отряды вышли к Северскому Донцу на участке между нынешними Змиевым и Изюмом. На следующий день татарское войско начало «лезть» через Донец сразу в четырех местах — «…под Изюм-Курганом и под Савиным бором и под Болыклеем и на Обышкине».
Обращает на себя внимание чрезвычайно широкий фронт форсирования Донца татарами — крайние «перевозы» восточнее Змиева (Обышкин или Абышкин перевоз) и Изюмом (Изюмский перевоз) разделяло без малого 90 км. В это время татары и были замечены русской разведкой. Действовавшая за Донцом, «на крымской стороне», станица сына боярского Л. Колтовского обнаружила переправу татар на Абышкином перевозе, где переправлялись 12 (по другим данным — 20) тыс. неприятелей. Голова станицы немедленно отправил гонцов с известием в Путивль и к Шереметеву, а сам с остальными станичниками «остался смечать сакмы всех людей…»{55}
В субботу 22 июня к И.В. Шереметеву, который к тому времени уже вышел к месту встречи с отрядом И. Блудова, «прибежал» станичник Иван Григорьев с сообщением от Л. Колтовского о переправе татар через Донец. Аналогичная весть была получена и от сторожи, что была послана в р-н Святых гор, находившихся в 10 верстах ниже по течению от места впадения Оскола в Северский Донец «с крымской стороны». Для воеводы стало очевидным, что хан, выступив с войском из Крыма по Муравскому шляху, примерно 15—16 июня достиг развилки степных дорог в верховьях реки Самары и, повернув на восток, дальше продолжил марш по Изюмскому шляху. К тому времени, когда Шереметев получил известие о татарах, Девлет-Гирей уже успел продвинуться в северном направлении на 70—90 км и находился восточнее Шереметева примерно в 150 км. Не теряя времени, воевода приказал стороже «сметить сакмы», а сам, «призывая Бога на помощь», пошел к татарской сакме. Очевидно, что Шереметев с товарищами повернул назад и скорым маршем пошел обратно на север по Муравскому шляху к Думчеву кургану, у истоков Пела (севернее нынешней Прохоровки){56}.
Тем временем известия о происходящем в Поле достигли Москвы. В пятницу 28 июня к Ивану IV в Москву прибыло сразу несколько гонцов. Отпутивльских наместников В.П. и М.П. Головиных прискакали вож Шеметка и «товарищ» Л. Колтовского Б. Микифоров, которые сообщили царю о том, «…что голова их Лаврентей Колтовской с товарищи переехали многие сакмы крымских людей…» и что татары во множестве «и с телегами» «лезут» через Северский Донец. О том же известил государя и прибывший от Шереметева И. Дарин с товарищами{57}.
Эти новости привели в действие московскую военную машину, шестерни которой начали проворачиваться во все убыстряющемся темпе. Командующий расположенной на «берегу» ратью боярин И.Ф. Мстиславский «с товарищи» немедленно был «отпущен» царем к своим войскам, а Иван начал собирать Государев полк. Приказ явиться в Москву получили также бояре и дети боярские, служившие удельному князю Владимиру Андреевичу Старицкому, а также служилые татары «царя Казаньского Семиона». Окольничьи И.Я. Чеботов и Н.И. Чюлков Меньшой получили наказ привести на всякий случай в боеготовность Коломенский кремль{58}.
В воскресенье 30 июня к государю прибыл Л. Колтовской, подтвердивший сведения прежних гонцов. Выслушав его донесение, Иван вместе с Владимиром Андреевичем, «царем» Семионом и «царевичем» Кайбулой во главе Государева полка и ертоула (им командовали два воеводы — И.П. Яковлев и И.В. Меньшой Шереметев) выступил из Москвы по направлению к Коломне{59}.
Развертывание войск для отражения близящегося нашествия не обошлось, как это повелось со времен «боярского правления», без местнических споров и вызванных ими перестановок командного состава. Служба — службой, но боярская честь оставалась боярской честью, «порушить» которую было никак нельзя даже под угрозой самого сурового наказания и опалы. 2-й воевода передового полка, что стоял под Зарайском, князь Д.С. Шестунов (из рода Ярославских князей{60}) отказался подчиняться 1-му воеводе полка князю А.И. Воротынскому и был переведен 2-м воеводой в полк правой руки в Каширу.