Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
На следующий день, 4 июля, с рассветом (между 5.00 и 6.00) сражение возобновилось снова. На склонах холмов у урочища закрутилась круговерть конной схватки — конные сотни с той и другой стороны одна за другой налетали друг на друга, осыпали стрелами и время от времени вступали в рукопашный бой. Лучше вооруженные и защищенные отборные русские всадники, к тому же прекрасно понимавшие, что у них нет иного выхода, как или победить, или умереть, теснили татар. Ожесточенность схватки все время нарастала. По словам татарского хрониста Хурреми-челеби, «войско татарское потеряло дух и пришло в расстройство. Ханские сыновья калга Ахмед-Герай и Хаджи-Герай, пять султанов в бесчисленное множество знатных и простых ратников мусульманских пали под ударами неверных; совершенная гибель была уже близка…»{78} Примечательно, что связывал кризис в ходе сражения османский писатель прежде всего с усталостью лошадей, что и немудрено — лишившись большей части запасных лошадей и совершая в течение последних дней форсированные марши, татары действительно сидели на чрезвычайно утомленных лошадях, тогда как русские могли перед началом сражения сменить уставших коней на свежих.
Об ожесточенности схватки и о том, что перевес в ней на первых порах оказался на русской стороне,
Неожиданное ранение русского полководца разом изменило весь ход битвы. «Татаровя ж, видевшее царя своего между янычары при делех, паки обратишася; а нашим уже справа без гетмана помешалась…»{80} Добавим к этому, что Хурреми-челеби, описывая памятный для татар поход 1555 г., так объяснил причины победы хана в сражении. По его словам, «…сын Девлет-Герая, Мухаммед-Герай-султан, оставленный отцом стеречь Крым, устыдясь проводить время в покое и бездействии, тогда как отец и его и братья были в походе, собрал, без позволения на то Девлег-Герая, сколько можно было храброго войска и, пустившись с ним на помощь и подкрепление отцу, прибыл именно в то самое время, когда войско мусульманское близко уже было к бегству. Помня божественные слова: «Знайте, что рай обретается под тенью мечей», он немедля, с криком «Аллах! Аллах!» ударил на неприятельский лагерь. Это движение придало силы изнемогавшему ханскому войску; оно снова завязало бой, и неверные были разбиты»{81}. Правда, прибытие ханского сына со свежими силами никак не отмечено в русских источниках, поэтому проверить правдивость этого сообщения пока не представляется возможным. Одно ясно точно, что после ранения Шереметева его товарищ, малоопытный в ратном деле воевода Л. А. Салтыков растерялся и не смог взять управление битвой в свои руки. Конные схватки продолжались, по сообщению Курбского, еще почти 2 часа, но перевес теперь перешел на сторону татар, и около «пятово часу дни» (т.е. в 10-м часу утра) русские были разбиты — «…большую половину войска христианского разогнаша татаровя, овых побита, храбрых же мужей не мало и живых поймано…». Те, кто не погиб или не был взят в плен, «з бою съехали, розметав с собя оружие» и порознь, врассыпную устремились на север, к Туле{82}. А в плен попали, надо сказать, многие русские ратники. В руках торжествующих татарских воинов оказались, к примеру, князь Г.И. Долгорукий Большой, три князя-брата Василий, Иван и Михаил Мосальские, Н.Ф. Плещеев и П.Н. Павлинов из того же рода Плещеевых, отец 4-й жены Ивана Грозного А. Колтовской и многие другие дети боярские и дворяне. Всего же в татарском плену оказалось до сотни детей боярских — во всяком случае, в 1557 г. из плена «на окуп» было отпущено 50 пленников, а в наказе сыну боярскому И. Кочергину, сопровождавшему литовских послов, годом ранее была названа цифра в 70 пленных{83}.
Однако не все дети боярские «обратишася на бег». Многоопытные в ратном деле окольничий А.Д. Басманов-Плещеев и СТ. Сидоров не ударились в панику, сумели собрать вокруг себя часть своих людей и отступили в дубраву, где находились их коши. Здесь Басманов «велел тут бити по набату и в сурну играти» (как позднее писал английский дипломат Дж. Флетчер, русские «большие дворяне, или старшие всадники, привязывают к своим седлам по небольшому медному барабану, в который они бьют, отдавая приказание или устремляясь на неприятеля. Кроме того, у них есть барабаны большого размера, которые возят на доске, положенной на четырех лошадях. Этих лошадей связывают цепями, и к каждому барабану приставляется по 8 барабанщиков. Есть у них также трубы, которые издают дикие звуки…»){84}.
На призыв Басманова «съехалися многие дети боярские и боярские люди и стрелцы» (согласно летописи, от 5 до б тыс., Курбский писал о 2 тыс. или больше), которые заняли в дубраве оборону («осеклися»). Трижды хан при поддержке огня артиллерии и мушкетеров («со всеми людми и з пушками и з пищалми») приступал к русской засеке и трижды был отражен. Во время этой героической обороны получил вторую рану «из затинной пищали по колену» храбрый С.Г. Сидоров (первую рану он получил в конной схватке от удара татарского копья. Спустя пять недель он скончался от ран в Москве, приняв перед смертью схиму){85}.
Убедившись в том, что взять русский лагерь без больших потерь невозможно, и опасаясь, что, пытаясь добить остатки войска Шереметева, он может попасть под удар главных сил русской рати, двигавшейся в это время к Туле, Девлет-Гирей примерно в 21.00 отдал приказ прекратить атаки и начать быстрый отход на юг, в Крым. На следующий день татары достигли р. Сосны и «перелезли» через нее, совершив 90-километровый марш менее чем за сутки. Кстати, характеризуя татарских коней-бахматов, французский инженер Г.-Л. де Боплан писал, что эти «плохо сложенные и некрасивые» кони необыкновенно выносливы и могут совершать переходы по 20—30 лье, т.е. по 90—130 км в сутки{86}. Очевидно, что хан гнал свое войско на юг на пределе физических возможностей коней, опасаясь преследования.
И у хана были все основания для столь поспешного отступления, ибо с поражением Шереметева кампания не закончилась. Как уже было отмечено выше, на полпути между Окой и Тулой утром 5 июля к Ивану IV прибыли первые беглецы с поля боя, сообщившие
Тем не менее, вне зависимости от того, был ли военный совет или не был, Иван отказался изменить первоначальное решение и «…пошел наспех х Туле, шел во всю ночь и пришел х Туле в субботу на солнечном возходе», т.е. ранним утром 6 июля, «хотяще сразитися с бусурманы за православное христианство».{89} Здесь к нему прибыли тяжело раненный И.В. Шереметев, вывезенный с поля боя верными людьми, Л.А. Салтыков и часть войска, доложившие о результатах сражения с крымским «царем». Вслед за ними прибыли с остатками своих людей Д. Плещеев и Б. Зюзин. Общая картина стала более или менее ясной, однако, судя по всему, у царя еще оставались сомнения относительно намерений крымского хана.
Поэтому он отправил 2-х воевод, князей И. И. Пронского-Турунтая и Д.С. Шестунова, «за Дон на поле, и ходили посторонь Дону за Непрядву до Рыходцких верховей…» Тем временем в воскресенье 7 июля в Тулу прибыл Басманов и Сидоров «со всеми людми», от которых стало известно, что «уже, аки третий день, царь поиде к орде…»{90} Стало очевидно, что нового сражения не будет, равно как и преследовать «царя» бессмысленно, так как «промеж их (приходом Ивана с главными силами русского войска к Туле и сражением при Судьбищах. — П.В.) четыре дни, а бой был от Тулы полтораста верст, и пришла весть от подъезщиков, что царь идет в одход наспех по семидесяти верст на день…»{91} Прежде чем повернуть домой, в Москву, Иван со своими советниками предпринял меры на случай возвращения части татар на «украйну». Согласно составленной диспозиции полков за Окой, большой полк во главе с воеводами И.Ф. Мстиславским и М.Я. Морозовым был оставлен в Туле, в Михайлове встал полк правой руки во главе с И.И. Пронским-Турунтаем и Д.С. Шестуновым, усиленный частью сил большого полка под началом воеводы П.С. Серебряного-Оболенского. Передовой полк (воеводы А.И. Воротынский и И.П. Головин) расположился в Одоеве. После этого, дождавшись возвращения «подъезщиков» с Поля, Иван в тот же день 7 июля пошел обратно на Москву. Здесь «жаловал государь воевод и детей боярскых, которые билися с крымцы…»{92}. «Полской» поход закончился.
Теперь попробуем подвести общий итог кампании 1555 г. Прежде всего отметим, что анализ сведений о численности рати, ее составе и биографий воевод, вставших во главе русских полков, наводит на мысль о том, что Иван IV и его советники все же решили не просто ограничиться организацией набега на крымские табуны, отвлечь внимание Девлет-Гирея от адыгских князей и продемонстрировать крымскому хану, что язык угроз по отношению к Москве неприемлем. Для такой второстепенной задачи, конечно же, вполне было бы достаточно 3-полковой рати во главе с такими незнатными, нетитулованными воеводами, какими были Шереметев и его товарищи (для сравнения можно провести аналогии с походами на «крымские улусы», предпринятыми после 1555 г. Д. Ржевским, Д. Адашевым и князем Д. Вишневецким, о чем речь пойдет ниже). Однако вместе с тем посылать для рядовой набеговой операции лучших из лучших от московских детей боярских, членов Государева двора, было, по нашему мнению, слишком расточительно и нелогично. Поэтому, по нашему мнению, действительный замысел похода был иным. Видимо, в Москве не заблуждались относительно действительных намерений крымского хана, да и зачем Ивану IV оказывать содействие адыгским князьям против хана? Какую конкретную выгоду он мог получить в это время, вмешавшись в политические интриги и борьбу за доминирование на Западном Кавказе, тогда как попытки закрепиться здесь могли привести к осложнению отношений не только и не столько с Крымом, но и с Турцией, которая стремилась закрепить этот регион за собой, действуя руками крымских ханов?{93} Ведь у русского государя пока были связаны руки — надо было осваивать Казань, Астрахань не была полностью покорна его воле, да и в Ногайской Орде не закончилась еще борьба между сторонниками ориентации на Крым и промосковской партии! Возможно, Иван IV располагал сведениями о том, что Девлет-Гирей собирается на самом деле предпринять попытку похода на Москву, взяв реванш за неудачу 1552 г. Заодно, вероятно, хан стремился, во-первых, надавить на колеблющегося между Москвой и Крымом астраханского хана, а во-вторых, поддержать крымскую партию в Ногайской Орде. Поэтому еще одно поражение, которое потерпел бы хан в схватке с русскими, могло иметь серьезное значение и разом изменить политическую ситуацию и не только на южной русской границе, но и в Нижнем Поволжье и Заволжье. Потому-то мы и склоняемся к тому, что выдвижение глубоко в пределы Поля рати Шереметева было частью общего стратегического замысла русской «ставки» (термин Ю.Г. Алексеева). Он и его люди должны были заблаговременно обнаружить крымское войско, сопроводить его до русских пределов и здесь атаковать неприятеля с тыла, сковав до подхода главных сил «береговой» рати и Государева полка (для этого и нужны были выборные дети боярские, вооруженные и экипированные много лучше, чем рядовые дети боярские). Рать Шереметева должна была стать «наковальней», на которую обрушился бы «молот» главных сил русской армии. Кстати, намек на существование такого плана просматривается у Курбского. Следовательно, мнение воронежского историка В.П. Загоровского о том, что перед Шереметевым не ставилось конкретных больших задач, представляется неверным{94}.