Иван Грозный и воцарение Романовых

Балязин Вольдемар Николаевич

Напрасно Шуйский силился предотвратить самозванщину: это не успокоило Смуты. Сперва зашевелились области, не участвовавшие в избрании его и подвергшиеся интриге бояр: князь Шаховской возмутил против Шуйского Северскую Украину, а Ляпунов и Сумбулов – Рязанскую область. Но наиболее смуты производили народные низы, выразителем коих явился беглый холоп князя Телятевского Иван Болотников. Однако эта Смута не вдруг могла выставить из своей среды самозванца, хотя деятельно повсюду распускались слухи, что Дмитрий Иванович не был убит в Москве, как раньше и в Угличе, а что вместо него убили другого и, чтобы обмануть-де народ, лицо убитого покрыли маскою.

Первая волна Смуты, под водительством Ивана Болотникова, Шаховского

и Ляпунова, докатилась до Москвы, и войскам Шуйского приходилось биться с мятежниками и под самой Москвой, и у речки Пахры, в селе Троицком, и близ деревни Котлы. Однако положение Василия Шуйского еще не расшаталось, и одни смутьяны принесли, как Ляпунов, повинную царю, другие отброшены были от Москвы и после осады в Туле должны были сдаться Шуйскому.

За первой волною Смуты катился второй вал ее: в Стародубе объявился Лжедимитрий II, которого одни называли поповичем от Знаменья на Арбате, другие – сыном Курбского. Между тем Шуйский не проявлял и в самой Москве царственной силы. Москвичи в это время видели, как выкопали из земли тела первых жертв самозванца – Годуновых – и как повезли их для новых похорон у Троицы. Неутешный плач дочери Годуновых Ксении, теперь инокини Ольги, глубоко трогал народ.

Вызван был в Москву низложенный самозванцем патриарх Иов и вместе с новым патриархом Гермогеном дал в Успенском соборе разрешение [прощение] народу от клятвопреступления при первом самозванце Федору Борисовичу. По этому поводу обнародована была от имени двух патриархов грамота с изложением событий от смерти Грозного до воцарения Шуйского включительно…»

Филарет, Василий Шуйский и Лжедмитрий II

И вновь ознакомимся с фрагментом статьи В. Г. Вовиной:

«Между тем события развивались стремительно. Недавно еще „власти“ подписывали грамоту об „истинности“ царя, посылаемую в Польшу, и вот уже Филарет 1 июня 1606 г. принимает участие в коронации нового избранника – Василия Шуйского. Как известно, судьба престола была решена в узком кругу московской знати, но Филарет должен был входить в этот круг. При венчании нового царя он вместе с Крутицким митрополитом нес крест, скипетр и „яблоко“ (державу).

С ноября 1606 г. он в Ростове. Но на занятия делами церковными времени оставалось мало, хотя он успел кое-что сделать, например учредить пост архимандрита в ростовском Борисоглебском монастыре. Тучи сгущались. Убиенный расстрига как бы мстил Филарету за отречение от него. Его призрак, Лжедмитрий II, „Вор“, уже осадивший Москву, двигался теперь к Ростову. Нужно было собирать „даточных людей“ с монастырей, поместий и вотчин. Осенью 1608 г. город готовился к осаде. В конце октября „Вор“ выслал „похвальную грамоту“ суздальцам во главе с архиепископом Галактионом „за верность и усердие“. Приходит к нему и челобитная ярославцев с повинной, подписанная архимандритом Спасского и игуменом Толгского монастырей. Крест „Вору“ целуют в Переяславле. Это был тот момент, когда „грады все Московского государства от Москвы отступиша“.

В октябре 1608 г. пал Ростов. Митрополит Филарет, „адамант крепкий“ („адамант“ – алмаз. – В. Б.), как сообщает летописец, призывал „стати против… злодеев“, убеждая жителей: „Аще мы и побиени будем от Бога венца восприимем мученическая“. Горожане хотели отойти в верный еще тогда царю Ярославль. Филарет, однако, противился: „Аще будет и многие муки претерплю, дому Пречистые Богородицы и Ростовских чудотворцев не покину“. Очевидно, именно в результате этой проповеди многие не успели бежать из города и были убиты. Оставшиеся в живых вместе с Филаретом заперлись в церкви, где и были захвачены. Можно представить судьбу несчастных. С Филарета сорвали святительские ризы, дали взамен „худые“ и под стражей отправили к „Вору“ в Тушино».

В. Г. Вовина отмечает причину перехода «крепкого адаманта» к Лжедмитрию II:

«Поляки, стоявшие за ним (Лжедмитрием II)

и помнившие судьбу Отрепьева, понимали, что теперь необходимо больше привлекать русскую знать на свою сторону. „Дмитрий Иванович“ контролировал уже значительную территорию. Но власть светская не мыслилась без освящения духовной. Надежды на то, что Гермоген в Москве признает „Вора“, не было. Значит, патриарха нужно было „сделать“ нового. И уж на этот раз он должен быть лицом значительным, а не авантюристом вроде Игнатия. Пленение Филарета стало в этом смысле редкой удачей. Именно поэтому в Тушине его встретили с подобающими почестями. В ноябре он уже подписывает от своего имени грамоты как „нареченный патриарх Московский и всея Русии“.

В сделке Филарета с „Тушинским вором“ уже налицо в большей мере политический расчет, чем в его службе первому самозванцу. Там он был лишь невольным участником событий. Здесь – в значительной степени активным действующим лицом. Он исхитрился при этом пользоваться доверием Лжедмитрия и поляков и одновременно сохранить репутацию в Москве, где жила семья. Судя по посланиям Гермогена, в столице на Филарета смотрели исключительно как на невольного пленника „Вора“. Марфа Ивановна и дети опекались самой царицей».

Далее В. Г. Вовина просто и доходчиво повествует о весьма сложных перипетиях Смутного времени, вписывая в события этой поры судьбу Филарета:

«Когда в декабре 1609 г. в Тушино прибыли послы от Сигизмунда III, осадившего Смоленск, Филарет, очевидно, сразу понял, что судьба посылает ему шанс вырваться из „таборов“, начавших уже распадаться. Именно тогда впервые и всплыла кандидатура польского королевича Владислава, сына Сигизмунда III, как возможного претендента на русский престол, с воцарением которого могли бы утихнуть все раздоры. Обязательным условием с самого начала было крещение королевича по православному обряду, так как все помнили, как Лжедмитрий I ввел в Успенский собор Марину Мнишек без крещения, а лишь совершив обряд миропомазания. Но события тогда развивались быстрее чьих бы то ни было планов. В мае 1610 г., когда Тушинский лагерь распался, поляки захватили Филарета с собой в Иосифо-Волоколамский монастырь. Но по дороге он был „отполонен“ (т. е. освобожден из плена. – В. Б.) царскими воеводами.

И снова Москва. Теперь уже не осажденная, а полная ликования по случаю побед над „Вором“ князя Михаила Скопина-Шуйского. Но вот уже и князь мертв, и царские войска в июне вновь разбиты под Клушином. Обвинения летят на „несчастливого“ царя Василия, горестное его правление подходит к концу. 17 июля Василий Шуйский с царицей насильно пострижены. Поляки в это время стояли уже в семи верстах от столицы.

А 7 августа в Москве на престол был избран королевич Владислав, находившийся еще в Польше. 17 августа „власти“ заключили договор с польским гетманом Жолкевским, и его гарнизон вошел в Кремль.

А король Сигизмунд еще осенью 1609 г. перешел границу и осадил Смоленск. Воевода М. Б. Шеин отказался сдать город. В сентябре 1610 г. под Смоленск к королю выезжает посольство во главе с Филаретом, вновь Ростовским митрополитом, и боярином князем В. В. Голицыным. Послы везут инструкции, состоящие из десяти пунктов. Главное: тут же, не мешкая, в Смоленске, перекрестить королевича. Это должен был сделать Филарет.

Поляки, уже хозяйничавшие тогда в столице, не случайно стремились изгнать оттуда Ростовского митрополита и Голицына. Дело в том, что и Михаил Романов, сын Филарета, и Голицын уже тогда считались реальными претендентами на трон и соперниками Владислава. Правда, пока еще жила уверенность, что только восшествие на престол „прирожденного государя“ положит конец войне. Голицына обвиняли в том, что он по дороге в Смоленск ссылался с „Вором“ и вообще имел с Филаретом договоренность действовать во вред королевичу и Сигизмунду. Но доводы, приводимые сторонниками этой точки зрения, ненадежны.