Иван Грозный: Кровавый поэт
Шрифт:
Вот эти плевали и на закон, и на «понятия», не признавая ничего, кроме верности своей шайке, то бишь клану. Промышляли они не только угоном скота, но и классическим рэкетом, а также похищениями людей с целью выкупа. При малейшей опасности они быстренько находили приют по ту сторону шотландской границы, где обитали такие же отморозки, разве что щеголявшие не в штанах, а в клетчатых юбках.
Эту вольницу – и кланы Перси – Невиллов, и обитателей «разбойничьих долин» – удалось скрутить в бараний рог лишь королеве Елизавете году к 1570-му. Женщина была решительная и с феодальной вольницей боролась почище Грозного. Но только в начале семнадцатого столетия
Но мы, пожалуй, снова забегаем вперед. В 1509 г. на английский престол вступил король Генрих VIII – и началось такое…
Впрочем, чтобы в полной мере объяснить царствование Генриха, нам обязательно следует отвлечься на время от доброй старой Англии, Острова кошмаров, и перенестись в Германию…
Тогдашняя Германия пышно именовалась Священной Римской империей германской нации, как водится, имелся даже император – вот только власти у него было примерно столько же, сколько у ночного сторожа (магнаты бдительно следили за тем, чтобы такое положение сохранялось неизменным). А на деле «империя» состояла из примерно трехсот больших и маленьких, практически независимых государств, а также примерно тысячи тоже независимых рыцарских владений.
Именно из Германии и поползла очередная зараза, на доброе столетие погрузившая практически всю Европу в огонь и кровь…
Звалась эта зараза – Реформацией. И заварил кашу монах по имени Мартин Лютер. Сам он, насколько можно судить, руководствовался побуждениями достаточно благородными. Он хотел как лучше – а получилось как всегда. С романтическими (и не особенно) реформаторами такое случается сплошь и рядом, поскольку с определенного момента процесс выскальзывает из рук творца и живет по своим собственным законам…
Поначалу Лютер стремился, повторяю, к цели достаточно благородной: реформировать католическую церковь, чересчур увлекшуюся мирскими делами в ущерб высокой духовности (интересно, что во времена Лютера в русской православной церкви наблюдались схожие процессы, о чем подробнее – позже…).
Безгрешен, как известно, лишь Господь Бог, а земной церковью руководят люди. Люди есть люди… В церковных иерархах было слишком много мирского, суетного: они превратились в форменных феодалов с пышными выездами, соколиными охотами, живейшим участием в политических интригах и прочими грехами. Многих ревнителей духовности, не одного Лютера, возмущало появление индульгенций – продававшихся за деньги грамоток с полным отпущением грехов (кстати, в шестнадцатом веке на Руси отмечена продажа за деньги неких «богоспасительных грамот», которые весьма напоминают индульгенции…).
Разумеется, нарбоннский епископ Беранжер, который не только продавал за деньги церковные должности, но и содержал на жалованье шайку разбойников, исправно таскавшую ему с больших дорог всякое добро, был крайностью. Но и без этой крайности в церкви накопилось немало грешного. Людей, искренне верующих и думавших в первую очередь о духовности, это всерьез возмущало.
Вот Лютер и провозгласил свои знаменитые «девяносто пять тезисов» об исправлении церкви – которую вовсе не собирался покидать. Но прекрасно известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями…
В числе прочего Лютер достаточно внятно провозгласил идею о том, что церковь ради приближения к высокой духовности должна отказаться от обладания многочисленными земными благами. Это был не самый важный для него самого тезис, но именно он сыграл роль выпущенного из бутылки джинна – не относительно мирного Хоттабыча, а того персонажа Стругацких, что плевался огненными языками и рушил им же созданные замки…
Масса народу (и не только феодалы, но и городские бюргеры с крестьянами) мгновенно
Гр-рабь награбленное, робяты!!!
Все остальные тезисы Лютера никого уже не интересовали. Часть баронов, простых рыцарей (а также примкнувшее к ним бюргерство и крестьянство) кинулись отнимать церковные земельные владения, грабить и разорять монастыри. Легко представить картину вроде следующей: возмущенно вопящего священника ласково выпроваживают подзатыльниками, приговаривая:
– Ну кто грабит, кто грабит, что ты разорался? Не грабим, а за духовность боремся, вот за твою персонально, темный ты человек! Лютера читать надо…
А в общем, никакие это не шутки. Грабеж начался превеликий – и не имевший ничего общего с той самой борьбой за духовность, потому что земли и движимое имущество присваивали не для того, чтобы, скажем, употребить на облегчение участи бедных, сирых и нищих, а вульгарно получать с них выгоду исключительно для себя. С высокой духовностью это, согласитесь, совершенно не сочетается…
Другая часть дворянства и бюргерства, встретившая этот грабеж неодобрительно, взялась за оружие – и началось… Сторонники Реформации укрепились в Северной Германии, католики – в Южной. Маркграфство Баден распалось на две части: протестантский Баден-Дурлах и католический Баден-Баден. Понемногу разворачивалась полномасштабная гражданская война, которая спустя много лет найдет завершение в Тридцатилетней войне, когда от всего населения Германии останется треть (а по более пессимистическим данным, вообще четверть) – и на рынках будут торговать человечиной, а церковь официально разрешит многоженство, чтобы нация вовсе не вымерла…
Как всегда случается в подобные исторические периоды, новое учение привело к тому, что началась война всех против всех. В превеликом множестве появились секты и шайки, которым не подберешь лучшего названия, нежели «махновцы», неведомо из каких закоулков полезли вовсе уж жуткие персонажи вроде Иоанна Лейденского…
Сия персона заслуживает, пожалуй, рассмотрения ввиду ее несомненной экзотичности. Означенный Иоанн по профессии был портным, но занимался еще поэзией и драматическим искусством – разносторонние в Германии XVI в. были портные… Примкнув к очередной секте, анабаптистов, он настолько задурил мозги жителям города Мюнстера, что те вручили ему верховную власть (о судьбе прежней администрации у меня сведений нет). Иоанн первым делом присвоил себе странноватый титул «король Сиона», вторым указом разрешил многоженство и принялся строить в отдельно взятом городе царство Божье на земле. Строительство шло туговато: поскольку Иоанн взял себе семнадцать жен, у него, надо полагать, не хватало сил на построение светлого будущего, как и у его министров, во всем подражавших «королю». Продолжался этот бардак около года – а потом местный епископ собрал отряд, взял Мюнстер штурмом и живописно развесил «короля» с «министрами» на воротах…
Но процесс, как говорится, пошел. Страна сорвалась в такую кровавую кашу, что Лютер в печали бил себя ушами по щекам и причитал: мол, лично он ничего такого не хотел… Но его уже мало кто слушал.
Реформаторский зуд меж тем, распространяясь, как сифилис, переполз через границу в соседнюю Францию…
Там тоже испокон веков увлеченно буянила аристократия, именовавшаяся, правда, не баронами, а герцогами и графами – но сути дела это не меняло. Столетиями шел тот же процесс: как только на троне оказывался слабенький король, знать принималась его активнейшим образом прессовать, выбивая для себя все новые права и привилегии; как только на престоле усаживалась сильная личность… ну, понятно, я думаю.