Иван Грозный. Исторический роман в трех книгах. Полное издание в одном томе

Костылев Валентин Иванович

– Поднимись, собака! – толкнул ногою царь валявшегося на полу узника.

Тот послушно приподнялся на коленях.

– Обладай! – повелительно сказал царь Иван кату, кивнув в сторону узника.

Кат мягко, на носках, подошел к трепетавшему от ужаса начальнику княжеской стражи и, приподняв его, поставил на ноги. А затем принялся неторопливо, называя его ласковыми именами, снимать с него кафтан и рубашку. Оторвав пуговицы, кат покачал головою, положил пуговицу себе в карман.

– Дай мне ее! – строго сказал царь.

Кат вынул

из кармана, отдал царю, который, повертев ее в руках, сказал:

– Литовская... Не наша...

Нагнулся, тщательно осмотрел одежду узника.

Кат озабоченно возился около своей жертвы.

Иван Васильевич сел на скамью, внимательно следя за действиями ката.

У начальника княжеской стражи зуб на зуб не попадал от лихорадочной дрожи. Когда он был обнажен по пояс, кат провел своей ладонью по его спине, погладил, с каким-то особым, деловым видом пошлепал по телу. И с выражением удовольствия на лице отошел в сторону, стал ждать приказания царя.

Поднялся с своего места Иван Васильевич.

– Сказывай! Веруешь ли ты в Бога, творящего чудеса, не знающего в гневе пощады и в милости исполненного щедрот?

– Верую, великий государь, верую, – еле шевеля от страха губами, прошептал допрашиваемый.

– Знаешь ли ты царя, воцарившегося на Руси Божиим изволением, единого скипетродержателя, владыку владычествующего и всеми правящего?

– Знаю, – послышался в ответ робкий шепот.

– А коли так, чего же ради ты на расправу своему князю увлек моих людей, шедших ко мне с челобитием? Стало быть, твой князь выше царя, коли он может бросать в темницы царевых рабов? Отвечай!

Глаза Ивана глядели в упор на княжеского холопа.

Царь выхватил из голенища плеть и с силой ударил ею княжеского стражника по лицу.

– Ты молчишь! Окаянный льстец! Подобно своему хозяину, упрятал ты змеиное жало... А кто того не знает, что спрятанное жало – горчайшее зло, оно жалит, когда к тому случай явится. Ну, мы не будем того ждать. Вырвем жало, покудова оно не вышло наружу:

И, кивнув головой кату, царь сказал:

– Тронь!

Кат спокойно вынул из огня раскаленную железную лопатку и приложил ее к плечу узника:

Дикий вопль огласил подземелье. Пытаемый вцепился в одежду ката, оттолкнул его к стене.

– Стой, собака! – громко крикнул царь. Лицо его, красное от отблеска огня и волнения, перекосилось злобою. – Не шевелись! Отвечай! Кто бывает у твоего князя и о чем болтают!

– Не ведаю, государь! – простонал узник.

– Может стать, тебе неведомо, и кто велел тебе захватить колычевских мужиков?

– Матушка-княгиня Ефросинья, она... она... посылает нас! Князю то неведомо.

Иван некоторое время стоял в раздумье. Видно, что он доволен остался ответом своего пленника.

Кат суетился около огня, нагревая большие железные когти.

Видя это, узник снова завыл, прижавшись к каменной стене.

Нахмурив брови, Иван Васильевич стал внимательно следить за выражением лица узника,

который снова повалился на пол, стал умолять царя помиловать его.

– Отвечай, кто из бояр и князей наибольшие доброхоты князю Володимиру?

– Князья Репнин, Ростовский, Курлятев, Телятьев... А о чем болтают, нам немочно знать... В хоромы нас не пущают...

– Станешь ли ты на мою сторону, чтоб служить мне верою и правдою, коли я помилую тебя?

– Стану, батюшка-государь, стану, по гроб буду верен тебе, – со слезами на глазах принялся креститься пытаемый.

– А коли не сдержишь слова?

– Отсеки мне головушку в те поры, отец родной... В огне сожги, спали на углие!..

– Клянешься?

– Клянусь!

– Выжги ему на груди крест, чтоб не забывал своей клятвы.. Многие клянутся, отрекаются от злоумышления и измены и скоро о том забывают, а ты, глядя на крест, припоминай свою клятву... Вспомяни батюшку-царя...

По лицу Ивана Васильевича скользнула насмешливая улыбка.

– Великий государь!: – снова завопил княжеский страж. – Запомню я и без того!.. Запомню!

– Самый тягчайший клятвопреступник под пыткою употребляет слова сладчайшие, но я давно перестал тому верить:

Кат уже накалил докрасна небольшой железный крест... Подойдя к узнику, он ласково попросил его лечь на скамью навзничь. Тот покорно выполнил это – лег, закрыл глаза.

– Молись!.. – приказал царь. – Ежели праведник отступает от правды своей и делает беззаконие, он губит душу, а беззаконник, ежели обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду, к жизни возвращает душу свою... Аминь!

В это время кат ловко выхватил из огня щипцами раскаленный крест и приложил его к груди пытаемого...

Царь строго смотрел на корчившегося перед ним от страшной боли человека, часто осеняя себя крестным знамением и нашептывая едва слышно молитву.

Через некоторое время кат смазал грудь пытаемого согретым маслом. Запахло паленым мясом.

– Оставайся слугою князя, будучи моим верным рабом...

И, хлопнув в ладоши, царь вызвал стрельцов.

– Отведите его к Василию Грязному, – сказал он, указывая на лежащего на скамье княжеского стражника.

Все низко поклонились уходившему из каземата царю.

VII

День двадцатого июня был приемным днем царя.

В Большой палате, на скамьях, полукругом у стен тихо сидели бояре, думные и ближние люди, окольничьи, стольники, стряпчие и многие приближенные царем к своей особе; дворяне сидели рядами в прилегавших к палате покоях. Бояре в богатых златотканых одеждах и высоких горлатных [24] шапках. Все сидели неподвижно, храня глубокое почтительное молчание. Никто не приветствовал входивших в палату гостей.

24

Меховых.