Иван Грозный. Исторический роман в трех книгах. Полное издание в одном томе
Шрифт:
Государев указ выслушали стоя.
Затем Дуда обратился к торговым людям со следующими словами:
– По воле Господа Бога и батюшки государя Ивана Васильевича ныне кончается древняя быль Двинской области... С той поры, как уничтожена дедом нашего государя боярщина на Двинской земле, возросло благоденствие сих мест. Рвение к торговле в Приморье возымели не только новгородские гости и купцы, но и чужеземные торговые люди... Видно – молву поветрием носит. Ну что ж! Доброму Савве и добрая слава. Милости просим! Рады гостям! Мало нам Холмогор, понадобился город Новохолмогоры, к морю поближе, чтобы нам с берегов виднее было: кто едет, зачем едет, с доброю ли целью... Есть и такие: где пирог с крупой, туда и мы
Слова Дуды были выслушаны купцами с превеликим вниманием, хотя втайне и не желали они ничего нового. Купец в новшествах осторожен, недоверчив, особенно старики. Им каждое новшество кажется «концом света». Торг упрям, привязчив к месту. Но ничего не поделаешь: надо смириться. Государево слово – кремень.
– Что ж вы молчите? Али молвить нечего?! – спросил Дуда.
– Спасибо, добрый начальник, спасибо! Царь – «от Бога пристав». Коли указано царем, так, стало быть, и Бог порешил... Против не пойдешь... – сказал самый старый из купцов Семен Осипович Баженин.
Дуда остался недоволен его ответом.
– «Против не пойдешь»! – грозно повторил он. – Да как у тебя, старина, язык-то повернулся сие молвить?! Пудовую свечу должны поставить! Десять служб в монастыре кряду отстоять. Вот что! А ты... «против не пойдешь»!
Купцы притихли, думая про себя: «Милость велика, да не стоит и лыка!» Сам Дуда догадывался об этом по выражению их лиц, но виду не показывал. Народ северский, большею частью пришедший на берега Двины из Новгорода, своенравен, горд, неподатлив. Купец здешний бывалый, продувной, – думает совсем не то, что говорит. А с Семеном Бажениным уж лучше и не спорь. Недавно приехал этот новгородский гость, а уж успел здесь великую силу в купецкой толпе забрать и хоромы себе воздвигнуть в короткий срок умудрился, хитроумные хоромы, с резьбой и убранством многокрасочным. Среди приземистых курных изб его хоромы высились горделиво, вызывающе: глядите, мол, кто в Холмогорах поселился! И действительно: все купцы гурьбой к Баженину валом валили с торгом и поклонами, и ото всех ему был почет великий и уважение.
– Ну, – произнес Дуда примирительным голосом, – можно нам и разойтись, государево слово сказано, а вами выслушано, стало быть, с Богом! Будем в дружбе и согласии вершить доброе.
У воеводской избы стояло в ожидании несколько возков. Лошади покрылись инеем. Морозно. Северную Двину и ее притоки давно уже сковало льдом.
Только что перевалило за полдень, а солнце уже скрылось и небо потемнело. Выступили звезды.
В одном возке – тепло одетый в меховой тулуп Андрей Чохов. Он едет к месту строения Новохолмогорска с Дудой.
– Эй, дядя, заждался меня?! – весело крикнул Чохову выходивший в сопровождении двух стрелецких десятников и подьячих холмогорский голова. Он полез в возок к Андрею Чохову.
– Господи, благослови, кутейники-дергачи ели с мясом калачи! Подвигайся, давай место голове, – приговаривая, ввалился он в возок в широкой собольей шубе, совсем задавив Андрея. – Места много, а привалиться негде. Да и то сказать, и моя душа не лишняя на свете. Такая же, как и у пушкаря.
Дуда высунулся из возка и крикнул стрельцам и подьячим:
– Слышь, Демид! Сели, што ль?! Не мешкайте!
– Се-е-ели! – донесся глухой, придушенный
– Ну, слава Богу! Добрый час! Молчан, трогай!
Сидевший верхом на кореннике человек закричал неистовым голосом на лошадей, заработал кнутом. Возок со скрипом и визгом тронулся с места.
– Живой парень у нас Молчан: не тряхнув ушами, куска не съест. В баню токмо, нехристь, не ходит: теперь пуд мыла изведешь на него, а все одно не отмоешь. Лошадятник! Так на конюшне и спит. Тут, брат, не Москва, народ у нас простой. Не люблю я тамошних. Гордецы!
Андрей слушал холмогорского голову почтительно, не решаясь вступить в разговор с начальником области, большим государевым слугою.
Из-за облаков выступила луна.
Многоцветными огоньками заискрились снега. Темными бугорками выглядели разбросанные кое-где по сторонам жилые избы, амбары и другие строения, мимо которых проезжал возок. А дальше раскинулась пустынная, мертвая равнина.
– Здесь, брат, тоже чудес разных не меньше, нежели в Москве. Поживешь – увидишь... – снова заговорил Дуда. – Здешний народ – чудь, видать, оттого так и прозывается. Мне один старик ихний сказывал, что на месте нынешних Холмогор бог их, чудской, стоял, истукан, а звали того бога Иомалы... На голове у него была золотая корона с драгоценными камнями, а грудь его украшало волшебное ожерелье. На коленях будто бы у него стояла золотая чаша, наполненная золотыми монетами... Она была так велика, эта чаша, что четыре человека могли из нее напиться досыта... Чудно! А главное – монеты тe золотые никто не воровал...
Дуда весело рассмеялся.
– Враки все! Но, как говорится, не любо – не слушай, а верить не мешай. А уж вот это правда. Пришли сюда из Новгорода купцы и наторговали здесь золота во много раз больше, чем у бедного бога чуди. Мало того, и самого бога они истребили, а на его место часовню поставили и всех нехристей в христианскую веру обратили... Где же деревянному богу справиться с нашим купцом! Купец – ловец, а на ловца и зверь бежит. Обчистили они тут простофиль-язычников... А в нынешние годы аглицкие и галанские хваты повадились сюда ездить. Свято место пусто не бывает. А потому сюда батюшка государь и пушкарей засылает... Так уж повелось, где местечко попригляднее, сюда и сабельку и пушечку тащи... На всякий час, гляди, и пригодится. Завистливое око видит далеко. Так ли я говорю?!
Чохов, с любопытством прислушивавшийся к словам Дуды, встрепенулся, ответил почтительно:
– В прошлые годы довелось мне много раз по приказанию государевых воевод отбивать недругов огненным стрелянием... Господь Бог поможет мне и ныне, коли к тому нужда явится, по приказанию воеводы пустить огонь по ворогу.
Дуда остался доволен кротким ответом государева пушкаря.
– Добро, молодец! Не всякий гость – «милости просим»! Так и я думаю. А места у нас для стреляния хватит. Вот приедем к Архангельскому монастырю, там и выберем для пушкарей местечко. Поближе к водице, чтоб кораблики лучше видеть. Государь в Москве живет, а его глаз давно смотрит на устье Двины, и, как я понимаю, от этого много пользы будет... Одно мне не по душе – аглицкие люди уж больно стали хозяйничать у нас. Галанских купцов гонят, как будто хозяева они на Студеном море, а не мы. Государь Иван Васильевич много воли им дал. Молчи токмо, никому сих слов моих не говори.
– Полно, батюшка Семен Аникиевич, не к чему мне, – скромно отозвался Андрей, окончательно прижатый к кожуху возка.
Дуда мало того что прижал Андрея к кожуху, но еще во время разговора и руками размахивал, двигался, сидел беспокойно.
«Если так будет и дальше, – думал Андрей, – то я верхом на другую лошадь сяду, рядом с Демидом».
А Дуда, не замечая этого, ударился в пространные рассуждения о том, как терпелив русский народ, как он долго терпел господство иноземных купцов на севере.