Иван Грозный
Шрифт:
— Горим!
Объятые страхом, люди бросились в разные стороны. Кто-то взобрался на звонницу. Густым дымом пожарища взвился к небу набат.
— Горим!
Взвизгнули стрелы. Давя друг друга, толпа навалилась на ратников.
— То Бог воздал за блаженного! Божье то знамение!
Староста и дьяк шарахнулись к избе. Их перехватили змеи капканов.
Взмахом ножа один из беглых перерезал верёвки на узнике.
До
— Были умельцами извести молодца — покажите милость в здравие обернуть, — зло вращая белками глаз, шипели беглые.
Как только староста окреп, вся деревня потребовала казни полоненных.
Первыми вывели на поляну бояр. За ними приволокли старосту и дьяка.
Выводков приветливо снял шапку.
— По-вашему сробил — логово узрели вы.
137
Иван Постный — 29 августа (11 сентября), день усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В народе известен под названием Ивана Постного, или Головосека.
Он неожиданно рассвирепел и, схватив за ворот дьяка и старосту, больно стукнул их лбами.
Два общинника, принявшие на себя обязанность катов, с наслаждением засучивали рукава.
Дьяк жалко свесил голову на плечо.
— Велика ли корысть в моём животе? Нешто боле в нём радости, чем в каменьях самоцветных да в злате?
И, скривив приплюснутое ноздреватым блином лицо в сторону бояр, слезливо подёргал носом.
— Не тако ли реку яз, господари?
Тупо уставившись в землю, Апракса ожесточённо грыз ногти.
— Чего сдожидаетесь? — крикнули каты. — Рубить им головы их скоморошьи!
Кашин поднял руку.
— Перед Господом крест целую на том, что раздам людишкам добро своё, по Христу, а сам в монастырь пойду, мнихом буду!
Пенков и Апракса переглянулись и, пошептавшись, плюнули с омерзением в сторону Кашина.
— А не быти боярам без смердов! Краше приять кончину мученическую!
И, переждав, пока смолкнет возмущённая брань общинников, Апракса ровным голосом прибавил:
— А коли тако будет, чтобы нам не забижать зря людишек, да малыми оброками оброчить их, да и по чети прикинуть им, — не зазорно на сём и нам крест целовать.
Общинники подняли спор.
— А ежели удур?
Тешата с пеной у рта доказывал:
— Казним полоненных, об их место иные сядут, да ещё пуще холопей зажмут. Пустить уж!
— А удур ежели? — стояли на своём беглые.
Пенков топнул ногой.
— Яз, господарь, крест целую на том!
Казначей победил. Каты недовольно побросали оскорды.
Клаша принесла из землянки образ и передала его вместе со своим нательным крестом Василию.
Воздев правую руку и отставив два пальца, бояре по очереди торжественно произносили клятву и прикладывались ко кресту.
После князей к образу подошёл губной староста. Общинники оттянули его назад и зашумели.
— Больно вы с дьяком до пыток охочи. Не можно волков к ягнятам гнать!
Староста и дьяк упали Василию в ноги. Но чем униженнее молили они о пощаде, тем неподатливее становились беглые.
Под обидные шутки и брань их увели в землянку и одели в железы.
Две ночи кружили холопи с боярами по лесу, пока наконец сняли с их глаз повязки и отпустили невдалеке от вотчины Апраксы.
В условленные дни Тешата и два общинника, нагруженные звериными шкурами, встречались в глубоком овраге с хозяином будного стана, Поярком, и обменивали свою добычу на зерно, холст и деньги.
Сын боярский никому не доверял казны и хранил её тайно от всех. Лишь изредка выносил он деньги на поляну, с жадностью пересчитывал их при всех и потом с гордостью объявлял:
— Ещё бы лето едино одюжить - и спокинем мы лес, а и уйдём на украйные земли.
С большой неохотой подчинился казначей постановлению товарищей выделять на холопьи нужды в губе десятинную долю казны.
А Поярок редко приходил в овраг один. С ним почти всегда поджидали Тешату послы от холопей.
Вскоре беглые прознали от послов, что бояре нарушили клятву и крестное целование.
Первым проявил себя Кашин.
Вместо воли людишкам, он приказал взять всех в железы и так продержал три дня без прокорма.
В вотчины освобождённых князей пришли на постой большие отряды стрельцов.
Перед хоромами Апраксы людишки выставили долгий ряд лавок и столов. Холопей привязали к лавкам. Боярин подходил к ним с низким поклоном и тыкал в зубы овкачом с брагою.
— А были мы в полону и на том крест целовали, чтобы о смердах заботиться да хлебом-солью и брагою потчевать их. Кушайте на добро здравие, смердушки.
И подмигивал катам.
На голые спины сыпался град жёстких ударов плетей.
Новый губной староста расставил по всем дорогам заставы.
Прослышав об издевательствах отпущенных бояр над людишками, общинники приказали дьяку написать цидулу в приказ.
Один из беглых подкинул цидулу в избу старосты. Староста прочёл в присутствии воеводы:
— Тако вы, проваленные, крест целовали?! И наш весь вам сказ: нехристи вы да каты, в татарской утробе рождённые! Не опамятуетесь — вотчины в огне изведём, боярынь и боярышень со псами случим, а вам — кол осиновый вгоним! Каты, матери бы вашей зачать от нечистого.
Узнав про подмётную цидулу, князья ещё более облютели и объявили людишкам:
— За то озорство, опричь тягла, взыскуем с каждой чети по два контаря сена да по три рубли денег московских ходячих.