Иван Грозный
Шрифт:
— Не допрежь ли сроку кичишься?
— Христарадничать?! Хворой?! — процедил сквозь зубы с присвистом рубленник.
У старика отлегло от сердца.
— А яз было на милость своротил господарскую. Эвона, пошто и не глазеешь на меня, старика! — С ласковой грустью он погладил Выводкова по широкой спине. — Нешто яз для своей лихвы? Нешто краше ей станется, коли на пашню погонят?
Васька присел на край лавки и в мучительном сомнении потёр ладонью висок.
— А ежели челом бить князь-боярину?…
Старик понял, о чём хочет
— Авось и подаст Господь. Сказывают, старостой замыслил поставить тебя князь над рубленниками. — И, помолчав, нерешительно прибавил: — Доробишь хоромины — замолвь словечко. Может, и впрямь пожалует боярин без греха побраться вам с Кланькою.
Васька вызывающе поглядел на Онисима.
— Утресь ударю челом! А тамотко поглазеем про грех!
Обратившись к иконе, старик набожно перекрестился и потом зашамкал:
— Особный ты, Васька. Поперёк жизни норовишь всё идти. Слыханное ли дело, чтобы лицом пригожая девка из-под венца напрямик в господареву постелю не угодила?
Оба притихли, подавив тяжёлый, полный безнадёжности вздох.
С той поры, как ушла Клаша с девками христарадничать, Выводков так усердно работал, что вскоре Ряполовский пожаловал его старостою над рубленниками.
От повалуши к будущим хоромам протянулись обширные сени, а вертлявая, как ручей за починком, кленовая лесенка под тесовой кровлей вела в сенничек.
Ввечеру как-то, с соизволения Симеона, боярыня повела дочь поглядеть постройку. За нею потянулись сенные девки и мамка. Впереди, на четвереньках, весело лая, подпрыгивала шутиха.
Широко раздув ноздри, Марфа слушала рассказы матери. В сенничке она сложила руки крестом на груди и стыдливо зажмурилась. Боярыня молитвенно уставилась ввысь.
— Благословит Господь сыном, — тут ему и постеля брачная будет с молодою женой.
Она привлекла к себе дочь.
— И у него, у суженого твоего, ряженого, тако же всё содеяно. Поглазей-ко на подволоку.
Мамка поучительно пробасила:
— Та подволока завсегда тесовая деется, без сучка и задоринки.
Горбунья шлёпнула себя гулко ладонями пониже спины и радостно завизжала.
— А на подволоке ни пылинки земли. Ни тебе духу земляного не сыщешь.
И, став на голову, забила в воздухе кривыми ногами.
Несильным ударом кулака боярыня повалила на пол горбунью и обратилась таинственно к дочери:
— Николи на подволоку в сенничке земли не сыпят. Чтоб, выходит, в первую ноченьку не углазели молодые над головами праха земного да, не приведи Царица Небесная, на смерть думушка не спрокинулась.
Из сенничка женщины прошли в подклет.
Боярыня изумлённо остановилась на пороге и приказала кликнуть старосту, дожидавшегося со спекулатарем на дворе.
Васька трижды поклонился и, по обычаю, отвёл лицо.
— А не люб мне подклет, холоп!
Задетый за живое, Выводков гордо взглянул в лицо Ряполовской. В то же мгновение спекулатарь наотмашь ударил его.
— Не ведаешь, смерд, что псам да смердам непригоже в очи глазеть господарские?!
Холоп слизнул языком хлынувшую из носа кровь и, чтобы сдержать гнев, изо всех сил впился ногтями в кисть своей левой руки.
Боярыня деловито огляделась по сторонам.
— Больно много простору в подклете твоём. Сдушенно, по-чужому заклокотали слова в горле старосты:
— Не казне тут положено князь Симеоном быть, а людишкам жити.
Горбунья прыгнула к холопу и впилась зубами в его колено.
Марфа по-детски забила в ладоши и залилась счастливым смешком.
— Ты перст ему отхвати! За перст тяпни умельца-то!
И когда горбунья, кувыркнувшись в воздухе, на лету захватила хряснувшими челюстями руку Выводкова и повисла на ней, боярышня застыла оцепенело. Яркая краска залила её вытянувшееся лицо. Под опашнем часто и высоко вздымались дразняще — пружинящие яблоки-груди. Перед повлажневшими глазами, точно в хмелю, запрыгал и закружился подклет.
Ряполовская прицыкнула сердито на дочь и пнула ногою шутиху.
— А видывал ты, чтобы подклет для людишек теремом ставился?
И уже визгливо, задыхаясь от гнева:
— Видывал, чтобы кречет с выпью во едином гнезде гнездились?!
Сплюнув гадливо, она важно выплыла из подклета.
Поутру князь вызвал к себе холопа.
Васька узнал от спекулатаря, что боярыня виделась с мужем, и решил взять хитростью.
Смиренно выслушав брань, он чуть приподнялся с пола и заискивающе улыбнулся.
— Нешто не ведаю яз, что токмо господаревым разумением земля держится?
— А пошто смердам терема ставишь?
— Дозволь молвить, князь-господарь! — И — молитвенно: — По хороминам и подклет. Таки хоромины сотворю, — ни у единого другого князя не сыщешь! — С каждым словом он увлекался всё более. — Самому великому князю не соромно таки хоромины на Москве ставить!
Симеон, захватив в кулак бороду, мерно раскачивался. Речь холопя пришлась ему по душе. Он уже отчётливо видел и гордо переживал восхищение соседей перед будущими хороминами, их зависть и несомненное желание купить или каким угодно средством выманить у него рубленника.
— Гоже! Роби, како сам умишком раскинешь.
Васька стукнулся об пол лбом и отполз к выходу.
— Токмо памятуй: не потрафишь — на себя, умелец, пеняй!
Ещё усерднее прежнего принялся Выводков за работу.
К концу месяца вернулась из губы Клаша.
Прежде чем поздороваться с гостьей, рубленник с гордостью объявил:
— Не зря хоромины ставлю.
Она обиженно надула губы.
— А мне и невдомёк, что ты, опричь хоромин, не поминал никого.
Васька сжал девушку в железных объятиях своих.