Иван Грозный
Шрифт:
Послание начиналось рассказом о введении опричнины. Сопоставление этого рассказа очевидцев с рассказом официальной летописи показывает, что в обоих источниках ход событий характеризуется по-разному. Согласно рассказу Таубе и Крузе, царь 6 декабря, на праздник святителя Николая, созвал «светские и духовные чины» и заявил, что «они не желают терпеть ни его, ни его наследников, покушаются на его здоровье и хотят передать Русское государство чужеземному господству». Поэтому он, царь, отказывается от власти и отдает ее в их руки. Затем царь «сложил с себя в большой палате царскую корону, жезл и царское облачение».
Четырнадцать дней спустя в Успенском соборе царь «благословил всех первых лиц в государстве» и выехал из Москвы. Затем из Александровой слободы он написал в Москву «чинам», что «им... его изменникам, передает он свое царство, но может прийти время, когда он снова потребует и возьмет его».
Совсем иначе выглядят события в изложении официальной
Все, что мы знаем об Иване IV, его взглядах и образе жизни, ясно говорит о том, что он не допускал даже мысли об отказе от власти, не представлял для себя иной жизни, чем жизнь богоизбранного царя единственного в мире православного царства. Отречение от власти было способом принудить правящую элиту к уступкам, способом, осуществление которого таило в себе определенную опасность. Власть в Москве находилась в руках Боярской думы, имелся и родственник царя, князь Владимир Андреевич, который хотя и находился под наблюдением приставленных к нему царем людей, не принял участия в царском путешествии и мог быть приглашен занять опустевший трон. Успех в этом случае во многом зависел от того, удастся ли захватить правящую элиту врасплох, не дать ей времени для принятия каких-либо опасных для царя решений.
С этой точки зрения поведение царя в рассказе Таубе и Крузе выглядит весьма странно. Согласно их версии, царь дал враждебным «чинам» более месяца на обдумывание ситуации, сложившейся после его отречения от царства, то есть сам способствовал росту угрожавшей ему опасности. Кроме того, непонятно, с какой целью он вторично извещал эти «чины» из Александровой слободы о своем отречении от царства, если им это уже и так было известно. Некоторые детали рассказа Таубе и Крузе также противоречат их собственной версии событий. Так, их сообщение, что при прощании, уезжая из Москвы, царь «благословил всех первых лиц в государстве», находится в явном противоречии с их же утверждением, что за две недели до этого царь публично обвинил всех этих людей в измене. В рассказе Таубе и Крузе сообщается, что царь, не доезжая до Слободы, отправил в Москву «многих подьячих и воевод, раздетых до нага и пешком». Этот факт не вписывается в канву рассказа Таубе и Крузе, но получает хорошее объяснение в рамках версии официальной летописи: очевидно, что о своих намерениях царь объявил своей свите лишь когда они подъезжали к Слободе и отослал всех, кто в создавшейся ситуации обнаружил какие-то колебания.
Все сказанное позволяет сделать вывод, что именно рассказ официальной летописи отражает действительное положение вещей. Хотя «подъем» царя в декабре 1564 года обратил на себя внимание своей необычностью и вызвал разные толки и беспокойство, намерения царя оставались для всех неясными, пока из Слободы в Москву не были привезены царские грамоты. Грамот было несколько. Одна из них адресовалась митрополиту Афанасию; к ней был приложен список, «а в нем писаны измены боярские и воеводские и всех приказных людей». Документы эти не сохранились, известен лишь их краткий пересказ в тексте официальной летописи. Царь объявлял, что он «гнев свой положил» на митрополита, епископов, настоятелей монастырей и «опалу» на бояр, окольничих, дьяков и на детей боярских и на всех приказных людей.
Царь обвинял бояр и приказных людей в том, что в годы его малолетства они расхищали государственную казну и раздавали себе и своим родственникам «государские земли». «Собрав себе великие богатства», они «о всем православном християнстве не хотя радети и от недругов его от Крымского и от Литовского и от Немец не хотя крестьянства обороняти», «сами от службы учали удалятися и за православных крестиян стояти не похотели».
Царь же не может навести порядок в государстве: захочет он кого-либо из бояр, детей боярских или приказных людей «в их винах понаказати», а высшее духовенство, бояре, дворяне и приказные люди начинают их «покрывати». Видя, что при таком положении он не может ничего сделать, царь «от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал где вселитися, идеже его, государя,
Неудачи в войне, которую Россия вела одновременно с Литвой и Крымом в 1563—1564 годах, действительно, имели место, однако их значение царь, несомненно, преувеличивал. Эти неудачи были следствием не столько «нерадения» воевод, сколько ошибок царской дипломатии. Так как речь шла о войне православного царства с мусульманской страной и государством, в котором у власти находились еретики — протестанты, то, возлагая ответственность за дурное ведение войны на нерадивых бояр, царь получал возможность обвинять их в измене не только своему государю, но и всему православному христианству.
Центр тяжести послания состоял в утверждении, что царь вынужден оставить престол, так как правящая верхушка не дает ему наказывать изменников. Зная все происходившее в предшествующие годы, можно с уверенностью утверждать, что царя не устраивало традиционное право членов Боярской думы и высших церковных иерархов «печаловаться» за вельмож, совершивших те или иные проступки, с которым в предшествующие годы ему приходилось считаться. Царь ставил перед обществом дилемму: или он получит право наказывать изменников по своему усмотрению, или государство будет не в состоянии успешно вести борьбу с внешними врагами по вине светской и церковной знати. Тем самым правящая элита оказывалась в таком положении, что ей ничего не оставалось, как согласиться с требованиями царя.
Иван предпринял и ряд других шагов, которые должны были обеспечить достижение его цели. Согласно официальной летописи, вместе с царем отправились в путешествие бояре, ближние дворяне и приказные люди, которым царь «повеле с собою ехати з женами и з детми». Кроме того, царя сопровождали выбранные «дворяне и дети боярские изо всех городов» «с людми и с конми и со всем служебным нарядом». Таким образом, в распоряжении царя имелось отборное дворянское войско, полностью готовое к ведению войны (дети боярские были полностью вооружены и их сопровождали их военные слуги). Как уже отмечалось выше, часть этих людей не была посвящена в намерения царя и, не доезжая до Слободы, была отправлена обратно в Москву. Однако с царем, несомненно, осталось достаточно много детей боярских, чтобы вести боевые действия, и достаточно воевод, чтобы ими командовать. Таким образом, накануне своего нового столкновения со знатью царь сумел обеспечить себе поддержку ряда бояр и дьяков, а также большого количества членов «государева двора» (в источниках второй половины XVI века именно их называли «выбором из городов»). Именно наличие такой поддержки позволило царю занять самостоятельную позицию и ставить знати свои условия. Как, с помощью каких доводов и обещаний царь сумел заручиться такой поддержкой? Ответ на этот вопрос автор попытается дать в следующей главе, характеризуя особенности нового режима, сложившегося в России после введения опричнины.
Другой важный шаг, предпринятый царем, касался московского посада. Вместе с грамотой митрополиту Афанасию царский гонец привез и грамоту, адресованную московским горожанам, «чтобы они себе никоторого сумления не держали, гневу и опалы на них никоторые нет». Судя по реакции горожан на этот документ, в нем, по-видимому, также подробно перечислялись измены бояр и приказных людей, которые заставили царя покинуть престол. Царь, очевидно, хотел таким образом подстрекнуть московский посад к выступлениям против изменников. Ход оказался верным. Перспектива ухода государя и наступления «безгосударного времени», когда вельможи могут снова заставить городских торговцев и ремесленников все делать для них даром, не могла не взволновать московских горожан. Поэтому они не замедлили потребовать от митрополита и собора духовенства, «чтобы били челом государю и великому князю, чтобы над ними милость показал, государства не оставлял, их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял, а хто будет государских лиходеев и изменников, и они за тех не стоят и сами тех потребят (уничтожат. — Б.Ф.)». Это означало, что в конфликте царя со знатью население столицы решительно встало на сторону царя.