Иван Грозный
Шрифт:
Таубе и Крузе царь напоминал, как они, нарушив свои клятвы и презрев его милости, называли Ливонию Иерусалимом и заявляли, что хотят освободить ее от власти «Вавилона» — России. Но Бог вернул царю его прежнюю вотчину, «а вам по еросалимски дарует: сами ся бьете и жжете».
В глазах царя произошедшие события имели особое, символическое значение. Этот вопрос царь не хотел (да и не было смысла) обсуждать ни со «страдником» Тетериным, ни с беглыми ливонскими наемниками. Но царь испытывал глубокую потребность указать на это символическое значение Курбскому, который позволил себе публично усомниться в том, что он, царь Иван IV, является избранным орудием исполнения божественной воли. Теперь сам Бог положил конец их спору, свидетельство его воли ясно читается в происшедших событиях. «Вспоминаю ти, княже, со смирением: смотри Божия смотрения величества» — такими торжественными словами начинается текст царской грамоты Курбскому. «Божие смотрение» — это божественный промысел, чудесное вмешательство Высшей силы в происходящие события, по которому можно узнать Божью волю. Бог, говорит царь, «ныне грешника мя суща и блудника, и мучителя, помилова и животворящим своим крестом Амалека
В посланиях царя этого времени ясно ощущается еще одна интонация — ощущение ликования и триумфа в связи с достигнутыми успехами. Даже в послании Яну Ходкевичу, когда речь зашла об успехах, достигнутых в Ливонии, царь, явно выпадая из избранного им дружественного тона, с энтузиазмом писал: «В нашей отчине Лифлянской земле... нет того места, где б не токмо коня нашего ноги, и наши ноги не были, и воды в котором месте из рек и озер не пили есмя; но все то з Божиею волею под наших коней ногами и под нашим житием учинилося». Знакомство с содержанием всех этих грамот позволяет говорить о царе как человеке, впавшем в состояние какого-то странного ослепления относительно реального положения дел. Ослепление это, как представляется, было вызвано тем, что царь долгое время желал успехов, которые дали бы не только ему самому, но и всем новое доказательство того, что он избран Богом, и когда эти успехи наконец пришли, он так им обрадовался, что оказался не способен оценить их реальное значение.
Не было никакого чуда в том, что небольшие гарнизоны слабо укрепленных ливонских замков сдались без боя 30—40-тысячной русской армии во главе с самим царем. Легко достигнутая победа немногого и стоила. Царь полагал, что теперь, когда русские войска заняли почти всю территорию Ливонии на север от Западной Двины, соседние государства — Речь Посполитая и Швеция должны будут молчаливо согласиться со сложившимся положением дел. Но эта надежда фактически ни на чем не основывалась. Ливонский поход царя Ивана не нанес противникам Русского государства такого серьезного удара, который заставил бы их отказаться от продолжения борьбы за Ливонию.
КОНЕЦ ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ
С конца 70-х годов XVI века международное положение Русского государства стало быстро ухудшаться. Расчеты царя на то, что Баторий, вступив в серьезный конфликт с Габсбургами, вынужден будет согласиться на переход Ливонии под русскую власть, оказались ошибочными. Хотя Максимилиан II, как император Священной Римской империи, занимал первое почетное место среди государей Западной Европы, в своих владениях он далеко не пользовался такой властью, как Иван IV в своем государстве. Держава австрийских Габсбургов представляла собой довольно непрочное объединение земель, связанных только личностью общего монарха. В каждой из этих земель власть монарха была серьезно ограничена сословиями, от воли которых зависело пополнение государственной казны. Если бы даже Максимилиан II не пожелал терпеть ущерб, который нанесла его «чести» польская шляхта, возведя на трон трансильванского князя, то сословия его земель (прежде всего наиболее значительной из них — Чешского королевства) вряд ли выделили бы императору средства для организации войны против этой шляхты и тем более вряд ли проявили бы желание в этой войне участвовать. От решения всех возникавших при этом серьезных и трудных проблем Австрийский дом избавила неожиданная смерть Максимилиана II, после чего ничто уже не мешало его сыну и преемнику Рудольфу II установить нормальные отношения с новым польским королем. Ничто с этого времени не мешало Баторию начать войну против России, если бы он и правящая элита Речи Посполитой нашли это нужным. В отличие от военных кампаний предшествующих лет, когда русской армии приходилось иметь дело в основном с войсками Великого княжества Литовского, теперь в случае возобновления войны в ней должно было принять участие всеми своими силами и Польское королевство.
В такой войне Баторий имел все основания найти себе союзников. Прежде всего таким союзником мог стать шведский король Юхан III. После низложения Эрика XIV отношения между Россией и Швецией резко ухудшились. К царю, союзнику своего брата-соперника, требовавшего к тому же передать ему жену Юхана III, Екатерину, шведский король не мог испытывать каких-либо добрых чувств. Однако ухудшению этих отношений способствовала и политика самого Ивана IV.
Престиж Шведского королевства в глазах русских правящих кругов был традиционно невысоким. В то время, когда Русское государство во второй половине XV века начало устанавливать свои связи со странами Западной Европы, Швеция была одной из земель, подчинявшихся верховной власти датского короля. Во главе ее стояли «правители» (главным образом из рода Стуре), которые то признавали, то отвергали эту власть. Для московского великого князя, поддерживавшего дружественные связи с датскими королями, именно датский король был законным государем Швеции, а «правители», как подданные этого государя, должны были решать спорные вопросы и заключать соглашения с подданными великого князя — новгородскими наместниками. Такой же порядок сохранился и позже, когда Швеция под властью Густава Вазы окончательно отделилась от Дании. В Москве Густава Вазу рассматривали как самозванца, отнявшего власть у законного правителя — датского короля и присвоившего себе королевский титул, которым его предшественники не пользовались.
Правда, нуждаясь в союзе с Эриком XIV против Великого княжества Литовского, царь готов был пойти на уступки и признать шведского короля своим «братом». Но когда оказалось, что рассчитывать на такой союз нет оснований, Иван IV утратил всякую склонность к подобным уступкам. С заключением в 1570 году перемирия с Речью Посполитой, а затем со смертью короля Сигизмунда главный противник Русского государства на Западе на длительное время вышел из войны за Ливонию. Теперь царь решил, что пришло время продиктовать шведскому королю желательные для него условия мира. Их изложил шведским послам Андрей Щелкалов в декабре 1571 года. Дело не ограничивалось тем, что король должен был уступить царю шведские владения в Ливонии и уплатить 10 тысяч талеров за бесчестье, нанесенное русским послам при свержении Эрика XIV. Юхан III должен был признать себя вассалом царя («о всем быти Ягану королю у царского величества в его воле... не отступну»), присылать своего брата с войском для участия в царских походах и, наконец, «прислати на образец герб свейской, чтоб тот герб в царского величества печати был», что символически выражало бы зависимость короля от Ивана IV как верховного сюзерена.
Положение Швеции не было таким отчаянным, чтобы соглашаться на подобные унизительные условия. В особенности шведского короля должны были задеть предложения признать царя своим верховным сюзереном. В кругу королевских династий Европы Вазы были династией новой, и поэтому сыновья Густава Вазы, Эрик XIV, а затем и Юхан III, особенно подчеркивали свое королевское достоинство и настаивали на своем равноправии с другими европейскими государями. К этому следует добавить, что, подобно царю, Юхан III был человеком горячим и вспыльчивым, и его ответ (как написанный «не по пригожею», он даже не был внесен в посольские книги) напоминал, по-видимому, те письма, которые посылал сам царь неприятным для него людям. Так, с явной иронией шведский король просил царя прислать ему русский герб, чтобы он мог поместить его на своей печати.
Получив такую грамоту, Иван IV в январе 1573 года взялся за перо, чтобы поставить на место сына шведского самозванца. Царь «пояснял», что «братом» ему может быть только «цысарь римский» и другие «великие государи», а Юхан III — «мужичьего рода», а «не государского». «И ты скажи, — обращался он к своему корреспонденту, — отец твой Густав чей сын и как деда твоего звали и на каком государстве сидел». Всем известно, что Густав Ваза отнял Швецию у законного государя — «дацкого дородного короля» и сам объявил себя королем, а ранее никто не слыхал, чтобы в Швеции были короли. Поэтому Юхан III не может претендовать на положение, равное с другими «великими государями». «А хто будет не бережет своего государства, а к тобе пишет братом, тот сам ведает, а нам на то не сматривати». Если король хочет «ссылаться» непосредственно с царем, а не с его новгородскими наместниками, то «без почестливости тому быти невозможно», «а даром тебе с нами ссылатися не пригоже». Для этого у него нет другого выхода, как подчиниться верховной власти царя: «коли хошь с нами ссылатися мимо наместников, и ты нам поддайся, а коли поддашься, ино земля и владение и печать наша, и мы тебя жалуем и ссылаемся с тобою, как своим». Грамота заканчивалась отказом царя отвечать на те ругательства («лай»), которые позволил себе Юхан III по его адресу: «А ты, взяв собачей рот, да хошь за посмех лаяти, ино то твое страдничье пригожество, тебе то честь, а нам, великим государем, с тобою и ссылатися безщестно... и будет похошь передаиваться и ты себе найди такова же страдника, каков еси сам страдник, и с ним перелаивайся». Эти слова и выражения ясно показывают, что Иван IV смотрел на шведского правителя как на уже списанную фигуру, с которой можно не считаться, и поэтому, как и в других подобных случаях, дал полную волю своим чувствам. В этом отношении он, как мы увидим далее, также ошибся.
Шведская реакция на царскую грамоту оказалась весьма острой. Когда в июне 1573 года в Стокгольм прибыл царский гонец Василий Чихачев, то на аудиенции его принял один из придворных, одетый в королевские одежды, а гонцу потом объяснили, что этот поступок вызван тем, что «наперед сего от государя вашего была грамота неподобная, нелзе ее слышати молодому человеку не токмо что государю».
Отношения между Россией и Швецией были прочно и надолго испорчены. Предпринятые в следующие годы с русской стороны энергичные попытки овладеть шведскими замками в Ливонии, разумеется, никак не способствовали их улучшению. Было очевидно, что Юхан III не упустит возможности взять реванш за предшествующие неудачи, а сделать это ему было тем легче, что никакого мирного соглашения между Россией и Швецией, которое ограничивало бы свободу шведского правителя, в конце 70-х годов XVI века не существовало.
Другим союзником Батория в войне с Россией стал Крым. После действий, предпринятых царем в 1575 — 1576 годах в надежде на союз с Габсбургами, крымский хан и крымская знать видели в Иване IV опасного противника и готовы были на всякие меры для его ослабления. Когда пошла речь о войне с Россией, крымский хан сразу же пообещал Баторию свою поддержку. Этим, однако, хан не ограничился. В августе 1579 года его посольство посетило Стокгольм. Передав Юхану III красивого коня и двух верблюдов, крымские послы просили шведского короля «не заключать мира с Московитом». Столь необычный для крымской политики того времени шаг ясно показывает, как сильно Крымское ханство было заинтересовано в ослаблении России. Правда, татары не могли оказать Баторию немедленную поддержку, так как в 1578— 1579 годах Орда по приказу султана принимала участие в войне с Ираном, но враждебность Крыма для русских политиков не была секретом, и это заставляло постоянно держать на Оке крупные военные силы. В ближайшее время страну, измотанную многолетней войной и внутренними переменами, ожидало возобновление военных действий сразу на нескольких фронтах.