Иван Грозный
Шрифт:
Наконец, еще одно соображение: Адашев и Сильвестр, умные и одаренные политики, разумеется, могли через некоторое время после начала конфликта с Ливонией, когда стало ясно, что Великое княжество Литовское и Польша будут в этой войне противниками России, убедиться в бесперспективности этой войны (что было правдой) и советовать царю найти пути, чтобы с честью выпутаться из тяжелой ситуации.
Они могли выступать против авантюризма в ведении Ливонской войны. Ведь война эта к тому же была, видимо, непопулярна. Свидетельство - фольклор. Он часто поминает взятие Казани, в нем народ видел основную заслугу Ивана Грозного; но ни в одной песне нет ни слова о Ливонской войне.
Однако защита умеренности в проведении политики на западе не означает обязательно стремления к активности на юге и
Чтобы разобраться в причинах падения Избранной рады, обратимся сначала к двум самым осведомленным, хотя и не самым объективным свидетелям: Ивану IV и Курбскому. Удивительно: расходясь в оценках фактов, эти два противника сходятся в самих фактах.
Иван Грозный связывает свой разрыв с советниками со смертью первой жены - царицы Анастасии, прямо обвиняя вчерашних временщиков в убийстве: “А и з женою вы меня про что разлучили? Толко бы вы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы (жертв свирепому древнегреческому богу времени - Хроносу.
– В. К.) не было”. В другом же послании царь обвиняет своих противников в том, что они желали смерти Анастасии и сравнивали ее с Евдоксией, византийской императрицей, гонительницей одного из “отцов церкви” - Иоанна Златоуста.
В свою очередь Курбский в “Истории о великом князе Московском” говорит, что еще при жизни Анастасии ее братья “клеветаша” на Сильвестра и Адашева и “во уши шептаху заочне” доносы (“сикованции”) и обвинения против них. Он гневно называет Захарьиных “нечестивыми губителями тамошнего царства”. После смерти Анастасии они же обвинили Сильвестра и Адашева в том, что царицу “счеровали (околдовали.
– В. К.)... оные мужи”. Видимо, эти обвинения побудили Эйзенштейна ввести в свой фильм эпизод, в котором специалист явно ощутит фальшь: зловещая старицкая княгиня Ефросинья (С. Бирман) подсыпает яд очаровательной царице Анастасии (Л. Целиковская).
На чем могли основываться обвинения в околдовывании или отравлении Анастасии? Заметим, что царь Иван обвинял Сильвестра и Адашева не только в смерти Анастасии, но и в пренебрежении к ней. В плохих отношениях с деятелями Избранной рады были родственники Анастасии - Захарьины, что ярко проявилось в дни болезни царя. Мелкие неудовольствия и придворные ссоры между Захарьиными и временщиками после смерти царицы, должно быть, приобрели в глазах царя зловещий оттенок. Ведь смерть близкого человека всегда заставляет вспоминать и свою вину перед ним, и вины окружающих. Что же касается царя Ивана, то он всегда особенно охотно припоминал чужие вины. То, что казалось нормальным, когда речь шла об общении с живым человеком, воспринималось совсем по-другому, когда близкого уже нет в живых. Импульсивная натура царя Ивана могла гипертрофировать эти события.
Однако раздоры из-за Анастасии, видимо, стали лишь последней каплей в разладе между царем и советниками. Именно охлаждение в отношениях, разочарование в Сильвестре, Адашеве и других деятелях правительственного кружка могли заставить Ивана IV поверить вздорным обвинениям. Между ними и царем возникла психологическая несовместимость. И Адашев, и Сильвестр, и их сподвижники были людьми очень властными, с сильной волей. Но крайне властолюбив был и царь Иван. Как
Недаром временщик - постоянный спутник диктатора.
Но потому он и временщик, что его со временем меняют на нового.
Иван легко и быстро привязывался к людям, но так же легко расправлялся со вчерашними любимцами, и тем более жестоко, чем больше был к ним привязан прежде. Должно быть, Адашев и Сильвестр переоценили свое влияние, не заметили того рокового момента, с которого царь стал подчиняться им со все большей неохотой. И тогда привязанность царя к своим советникам превратилась в жгучую ненависть.
Курбский рассказывает, что один из монахов, Вассиан Топорков, нашептал царю Ивану на ухо совет: не держи около себя “советника ни единаго мудрейшего собя, понеже сам еси всех лутши”. Трудно сказать, дал ли действительно Вассиан этот совет царю, но главное состоит в том, что Грозный вряд ли нуждался в таком совете. Как и большинство деспотов, он и без того следовал этому правилу. Другое дело, что не все властолюбцы имеют возможность казнить тех, кто умнее их, а бывают вынуждены просто отправлять их в отставку, подчас даже почетную, награждая орденами, чинами, титулами. Как-то было замечено, что английский король Генрих VIII (современник Грозного) полагал, что уволить министра можно, только отрубив ему голову. Его же наследники сообразили: достаточно и простой отставки. Царь Иван тоже был убежден, что единственный, или во всяком случае лучший, способ удалить от себя приближенного - казнить его, в крайнем случае, из особой милости - отправить в пожизненное заточение в монастырь.
Но и этот психологический конфликт между царем и Избранной радой был только следствием другого, более существенного конфликта - между разными представлениями о методах централизации страны.
Структурные реформы, которые проводило правительство Избранной рады, как и всякие структурные реформы, шли медленно, их плоды созревали не сразу. Нетерпеливому человеку (а царь Иван был нетерпелив) в таких обстоятельствах обычно кажется, что и результатов-то никаких нет, что ничего и не сделано. Ускоренный путь централизации в условиях России XVI века был возможен только при использовании террора. Кто знает, не общая ли это закономерность, действующая в условиях разных социально-экономических формаций? На печальном опыте своей недавней истории мы убедились, как жестко оказались связаны ускоренная индустриализация и сталинский террор. Но вернемся в более далекие времена.
Ускоренная централизация требовала террора прежде всего потому, что еще не был сформирован аппарат государственной власти. В годы правления Избранной рады суд кормленщиков на местах был заменен управлением через выборных из местного населения. Но выполняющие свои управительские функции “на общественных началах” и фактически из-под палки губные и земские старосты - это еще не аппарат власти. Центральная власть была еще очень слаба, не имела своих агентов на местах.
Как так, слышу я возражения, это власть-то Ивана Грозного слаба? Чья же власть тогда сильна? Дело в том, что часто путают силу власти и ее жестокость. На самом же деле они противоречат друг другу. Сильная власть не нуждается в жестокости. Жестокость, террор - показатель слабости власти, ее неумения добиться своих целей обычными путями, то есть компенсация слабости. Вместо длительной и сложной работы по созданию государственного аппарата царь Иван пытался прибегнуть к самому “простому”, наиболее понятному методу: не делают то, что надо?
– Приказать. Не слушаются?
– Казнить. Чему удивляться, если даже в наше просвещенное время очень многие тоскуют по командно-репрессивным методам, наивно полагая, что если расстрелять 20 и посадить 200 жуликов из торговой сети, то все остальные немедленно начнут честную жизнь. Тем более понятен такой ход мыслей для людей средневековья. Но этот путь террора, который только и позволял надеяться на быстрые результаты, был неприемлем для деятелей Избранной рады.