Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Через приподнятые края войлочной юрты пробегал утренний ветерок. Глаза блуждали по таинственным узорам ковра. Думал ли неизвестный мастер, что на этом ковре будет восседать он, хан Ахмат, повелитель великой Орды?
Чуть сутулясь, в юрту вступил слуга Теймураз - старый евнух из страны Колхиды. Он был в тёмном лоснящемся халате. Теймураз принёс казан горячей конины, поставил его перед ханом, а затем внёс бурдюк с кумысом.
Ахмат ел неохотно. Вскоре он поднял на Теймураза взгляд, и слуга поспешил унести казан. В юрту
– Гилим, ты упоминал вчера, что нукеры изловили лазутчиков казанского хана. Зачем они пробрались в Орду? Только ли для того, чтобы убить темника Абдулу?
Мурза наклоном головы подтвердил слова хана.
– Вели нукерам поломать им хребты. А скажи, Гилим, какие ещё вести ты принёс мне сегодня?
– Великий хан, Ивак, хан Сибирской орды, который в переписке с московским князем, слал к тебе своих послов. Но в степи на них напали разбойные люди и, ограбив, убили. Лишь один воин спасся, бежав.
– Он не воин. Воины сражаются, не бегут. Трус недостоин жить… Распорядись, Гилим, чтобы он не вернулся к хану Ивану…
Глава 3
«Коран - великое учение», - утверждают окружающие Ахмата муллы. Для мусульманина Коран - книга жизни. И хотя хан ни одной суры Корана не читал, он в этом уверен.
Ахмат любил, когда входившие к нему его советники мурзы и беки, приложив ладони к груди, благоговейно произносили:
– Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хан, прикрыв глаза, кивал согласно.
Ахмат готовил карательное вторжение в Московию основательно. Он говорил, что удар должен быть стремительным, как полет стрелы из тугого лука, и сильным, как удар копья в руке батыра.
– Конязья Иваны спят, - хитро щурился хан, - и не ждут, когда петля ордынца затянет им шеи. Ох-ох, грядёт это, и грядёт скоро, - продолжал он.
Во дворце Ахмата сидели на ковре по-походному, скрестив ноги. Теймураз внёс казан с варёной кониной, бурдюк с кумысом и гору лепёшек, сваренных в кобыльем жиру. Расставив всё это посреди ковра, Теймураз удалился.
Сидевшие задвигались, не ожидая приглашения, потянулись к казану. Подпёртый подушками Ахмат восседал гордо, подняв голову. Он поглядывал на окружавших его мурз и темников, уверенный в них. Они его боевые товарищи, и двое из них, темник Абдула и темник Селим, поведут свои тумены на Урусию в ближайший месяц.
Абдула и Селим сломят сопротивление урусских воевод, дойдут до Москвы. Они посеют панику и нагонят страх на урусов. Но они не будут брать город: зачем терять воинов? Великие князья московские сами потащат дань в Золотую Орду. А темники Абдула и Селим привезут Ахмату слитки серебра и горы пушистого меха соболей и чернобурок…
Хан потирает от удовольствия ладони, представляя,
Сквозь узкие щёлочки глаз Ахмат смотрит на гостей, которые жадно поедают мясо из казана, пьют кумыс и зубами рвут жирные лепёшки.
И ему вдруг стало страшно. Он подумал, что эти верные ему мурзы и темники могут предать его, как предал Менгли-Гирей, отколовшийся от Золотой Орды и провозгласивший себя крымским ханом.
Если это так, то Золотая Орда погибнет, погибнет её единство. Погибнет то, чем жила она, в чём её сила с тех лет, когда её основал Бату-хан!
Ахмат хлопает в ладоши, и все эти мурзы и темники перестают жевать, вскакивают и пятятся к выходу, оставляя хана в душевном смятении…
Он закрывает глаза, и картины одна страшней другой видятся как наяву. Заговоры вспомнились, как убийц к нему подослали. На охоте в его юрту пробрались. Тогда он закричал, успели вбежать нукеры. В него пустили стрелу, но Аллах отвёл её полет…
Ахмат осмотрелся. Под бухарским пестроцветным халатом по коже пробежала дрожь. Почудилось, что кто-то из тех, сидевших во дворце, крадётся, чтобы убить его.
Но всё было тихо.
Вошёл Теймураз, унёс казан. Вернулся за бурдюком. Хан прогнал закравшееся подозрение, велел внести жировую плошку.
Обхватив голову, сидел, раскачиваясь. Мысли накатились. Вспомнились юные годы, как ночевал в отцовской юрте. Их род хоть и принадлежал к царскому, однако нищему. Нередко случались зимы, когда у них и есть было нечего…
Но то давно миновало. Потом он вспомнил себя воином, водил сотню и тысячу багатуров. Возвысился до темника. Взял в жены дочь хана. А когда хана убили с его, Ахмата, помощью, он стал ханом.
– Аллах всемилостивейший, - шепчет Ахмат и проводит по лицу ладонями сверху вниз, будто снимая с глаз усталость. Взгляд делается насторожённым, злобным.
– О Аллах, прошу, покарай врагов моих явных и скрытых!..
И двинулись тумены Абдулы и Селима…
Будто стена многовёрстная, состоящая из людей и коней, качнулась, пошла в шаг, затем в рысь. Степь огласилась визгом и воем.
Ухнула и задрожала земля под топотом тысяч копыт. За воинами табунщики погнали косяки коней, запасных и обречённых на убой для кормления двадцати тысяч воинов.
Дикая степь - мать кочевых народов - вздрогнула от воинственного клича своих сыновей. Они горячили коней, неслись, не ведая устали, их неумолимо манила предстоящая битва и кровь врага…
Въехав на пригорок, Абдула и Селим смотрели, как мчатся тысячи багатуров. Подобно тарану, они разрушат всё на своём пути. Так было всегда, и так будет, пока есть степной народ татары…
Абдула оглянулся. Позади замерли сотни верных нукеров. Покачивались бунчуки, позванивали, ударяясь друг о друга, стремена.