Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Слушал Казимир и ухмылялся. Он уже принял решение и, когда паны выкричатся, его объявит.
Неожиданно вперёд всех сидящих в зале выскочил тучный, как кормленый боров, князь Глинский, отец юного задиристого Михаилы Глинского.
Тряся обвисшими губами, выбритый до синевы князь закричал:
– Ясновельможный круль, скликай посполито рушение, все пойдём!
Старый Глинский повернулся к сыну:
– Бери, Михайло, наш древний родовой меч! Мы славяне, в наших жилах течёт русская кровь, отчизна наша Речь Посполитая. И помните, вельможные паны, ещё Польска не сгинела!
–
– заорал сейм.
Казимиру смешно: Адам Глинский сейм в балаган превратил. Король поднял руку. Все стихли.
– Ясновельможные Панове, москали одолели татарскую Золотую Орду, но нам грозят крымцы. Мы созовём посполито рушение на хана Менгли-Гирея, а в Москву пошлём князя Адама Глинского…
На выходе из сейма молодой Михайло Глинский потянул отца за кунтуш [38] :
– Сто чертей и ведьму в зубы нашему крулю. Отчего ему вздумалось слать в Московию тебя, отец?
38
Кунтуш - старинная польская верхняя мужская одежда в виде кафтана с широкими откидными рукавами.
Бежавшего из Речи Посполитой князя Фёдора Вельского в Москве встретили приветливо, на Думу позвали. А накануне князь Холмский водил его к молодому великому князю. Приглянулся князь Иван Вельскому: серьёзен и обличьем в отца. К речам князя Фёдора прислушивался, помощь обещал…
Бельский к шумным сеймам привык, а тут, на Думе, бояре чинно сидели, бороды дорогие в шубы уткнули, высокими горлатными шапками покачивают, внимают Фёдору.
Иван Третий на троне восседал, рядом молодой великий князь. Вельский рассказал, как живётся в Литве и Польше князьям Одоевским, Вяземским и иным русским князьям. Что требуют от них в Речи Посполитой? Верности королю и принятия унии. А православную веру притесняют, и церкви в костёлы намерены обратить…
Что тут на Думе поднялось! Зашумели бояре и, кто бы ни выступал, речь к одному сводили, к требованию воротить исконно русские отчины, захваченные Польшей и Литвой города, какие за Русью числились.
А когда шум чуть улёгся, Иван Третий уведомил бояр, что дал он князю Фёдору Вельскому на прокорм часть новгородских земель с городками и сёлами и что великие князья московские рады будут тем князьям и боярам, какие перейдут под руку Москвы.
Гулом одобрения встретила Дума слова государя.
Посол великих князей московских Михаил Васильевич Кутузов до Крыма добрался с деликатным поручением - уговорить хана Менгли-Гирея пройтись с крымской ордой по землям Речи Посполитой, отвлечь короля и великого князя Казимира от приготовлений к войне с Москвой.
Каменистая крымская земля встретила московского посла горячим воздухом и безводьем. Даже на перешейке вода была гнилой и мутной, кони её не стали пить.
Въехало посольство в Бахчисарай, пропылило по узким улочкам, в беспорядке застроенным саклями с плоскими крышами, остановилось у глинобитного тёмного караван-сарая.
Вылез князь Кутузов из колымаги, перекрестился:
– Помоги мне, Боже, выбраться из этого ада и вживе в Москву воротиться.
И, вздохнув,
Второй месяц живёт посол в безводном Бахчисарае, жарится под горячим крымским солнцем. Однажды сказал он посольскому дьяку:
– Ежели есть преисподняя, где грешников на сковороде пекут, так это здесь, в Крыму.
По утрам посла будили зазывные крики муллы с высокого минарета, что стоял в верхней части святой улицы. Князь выходил из тесного, зловонного караван-сарая, дышал чистым, ещё не раскалившимся воздухом и сворачивал в плетёную из лозы харчевню, где старый татарин жарил баранье мясо и лепёшки на курдючном жире. Посол съедал несколько штук, запивал мутной водой, привезённой бог весть откуда, потому как во всём Крыму Кутузов не видел ни речек, ни колодцев, и отправлялся к ханскому дворцу в надежде, что Менгли-Гирей его примет.
Посол стоял на пыльной улице в ожидании ханского выезда.
Иногда хан проезжал мимо, подтянутый, горбоносый, с бритым лицом, и никогда не смотрел по сторонам. На Менгли-Гирее были зелёная чалма и шёлковый зелёный халат.
Конь под ханом не шёл, перебирал копытами, пританцовывал, а за Гиреем следовали верные телохранители.
Московскому послу казалось, что стоит сделать два-три шага, и он заступит хану дорогу. Но князь Кутузов был уверен: охрана тут же зарубит его.
Знал Михаил Васильевич, что Гирей коварен и хитёр, поступки свои он нередко соразмеряет со звоном серебра и золота. Дружбу свою с великим московским князем он сохраняет до поры.
С того дня, как хан Ахмат после стояния на Угре как побитый пёс, поджав хвост, полез в степи и там нашёл свою смерть, Менгли-Гирей не опасался Золотой Орды. Теперь он делает вид, что верно служит турецкому султану и готов слушаться его крымского визиря.
Так длилось уже второй месяц после приезда московского посла в Крым.
Наконец хан принял его. Князя ввели в тихий полумрачный дворец. В зале, где восседал Менгли-Гирей, никого не было. Только в стороне сидел тощий маленький турок тоже в зелёной чалме. Михаил Васильевич догадался - это советник султана при крымском хане.
Он молчал и, казалось, не слушал, о чём говорит русский посол. Менгли-Гирей изрекал, а турок кивал, соглашаясь. Хан ничего не обещал. Но князь был уверен: едва он покинет дворец, как хан прислушается к совету турка и поступит так, как скажет советник султана…
Прошёл ещё долгий месяц. Спала жара, и московский посол намерился отъехать домой, но ханского ответа он так и не услышал.
Но в один из дней начали стягиваться к Перекопу конные татары. Они стекались к хвостатым бунчукам под звуки рожков и гортанные, визгливые выкрики тысячников.
Крымская орда собиралась в военный поход.
В тот день, когда московский посол покинул ханский дворец, Менгли-Гирей, обложившись подушками, ещё долго сидел молча. Безмолвствовал и визирь, советник султана.
Перед ханом стояло блюдо с бешбармаком, жареная баранина, обжигающие губы румяные чебуреки и нарезанный ломтями холодный овечий сыр.
Ни хан, ни советник султана к еде не притрагивались. Слышно было, как в тишине журчит вода фонтана да набежавший ветерок играет листьями в саду.