Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
– Как из этой воды сухим выйти, князь Даниил? Нам ли, ордынцам ли Угру переходить?
– Думаю, ордынцам. Они давно в сечу рвутся. Вот только отчего Ахмат их сдерживает?
– Верно, хан тешит себя надеждой, что наш государь к нему на четвереньках приползёт.
– Он, может, давно бы руку ханскую целовал, кабы не молодой великий князь Иван и владыка с боярами. Гляжу я на Ивана Молодого - мудрый государь для Руси зреет.
– Поглядим, время укажет…
Зима пришла на землю морозная, но пока
Мечется в ярости Ахмат. Иван Третий отказался платить дань. Его полки на Угре готовы к сражению.
Хан мог подать знак, и конная орда ринулась бы через Угру и, подобно половодью, разлилась бы по всей Московской земле. Но прежде требовалось сломить заслон.
Урусы непредсказуемы, они даже огневой наряд на Угру притащили. Вдруг они бросят в степь конных дворян и сожгут, уничтожат кибитки и вежи, какие движутся за туменами?
Приход зимы Ахмат рассчитывал встретить в земле урусов и там, в их избах, переждать холода. Но морозы тоже непредсказуемы, как и урусы.
Ахмат хотел услышать, что будут говорить темники, но они молчали. Никто из них не хотел носить обидное клеймо труса. Им известно, как поступали великие Чингисхан и Батый с теми, кто зарабатывал это прозвище. Их посылали к женщинам собирать курай и доить кобылиц.
Темники молчали. Они ждали решительного слова Ахмата, и тогда вся эта конная громада ринется на противоположный берег. Взламывая лёд, устремится на урусов, презирая собственную смерть. Грозно орущий конский вал вкатится на крутой берег Угры и втопчет этих ощетинившихся мужиков в землю.
Пусть хан подаст сигнал.
Но Ахмат думает и не решается. Ну орда ворвётся в Московскую Русь, а что сделает Менгли-Гирей? Не бросит ли он в набег свою крымскую орду и не схлестнутся ли в отчаянной рубке две орды?
И снова в неопределённости хан Ахмат. Он только думает: «Аллах мудрый, знающий».
Стояние на Угре никого не оставляло равнодушным. За ним следили по всей русской земле. Затаилась Москва и иные города. Следили и в Речи Посполитой, наблюдали в Крыму, в ханском дворце Бахчисарая.
Ожидала и вся огромная кочующая Золотая Орда, сдвинутая из южных степей к границам Московской Руси.
«Что делать?» - задавали вопрос воеводы, собравшиеся в шатре Ивана Третьего. Оставаться ли зимовать этому более чем стотысячному воинству, дружинам, дворянским полкам, ополченцам здесь, на берегу реки, зарывшись в землю, или отходить за Москву, к дальним городам?
Но это будет бегством и откроет дорогу орде.
В который раз государь приходил к мысли, что он был прав, соглашаясь на требования Ахмата…
А князь Даниил Холмский предлагал свой план - дождаться морозов и всеми силами перейти по льду на противоположный берег, сразиться с ордынцами.
Но его не слишком поддержали: сражение не получится, полки не построятся, и татары сомнут, станут избивать ратных людей, погонят их, как стадо.
Братья, удельные князья Андрей Угличский и Борис Волоцкий, отмолчались, будто стояние на Угре их не касается. А Иван Третий на воевод смотрел изучающе, ждал, каков совет подадут.
Развёл руками Андрей Меньшой. Иван Третий хотел сказать ему: «Ты же с молодым великим князем к моему голосу не прислушались, всё это стояние затеяли ».
Кто знает, может, и высказал бы государь ему и сыну Ивану свои обиды, если бы молодой великий князь не заговорил:
– Вижу, воеводы, стояние вам в тягость, а особенно ополченцам. Вьюга не заставит ждать, крестьянину пашню надобно поднимать. И намерен я предложить, воеводы, не нам самим Угру переходить, а отойти от берега версты на две. Изготовиться и ордынцев дождаться… Потемну пойдём. Я в челе с дружинами стоять буду, а правым и левым крыльями конных ордынцев охватим. Как увидим, что сражение в разгаре, засадный полк бросим…
Воеводы поддержали Ивана Молодого.
А на рассвете дозор ополченцев сообщил, что ордынцы снялись, в Дикое поле откочевали. Не стал Ахмат Угру переходить, отказался от боя…
От Угры-реки до самого Серпухова растянулись обозы. Санный поезд скрипел по первопутку, скользили розвальни. Кому из ратников места в санях не нашлось, шли нестройными колоннами, малыми отрядами, всё больше по землячествам делились.
Весело шли, с песнями и прибаутками, посмеивались:
– Мирон, а Мирон, не помер?
– Ты, Мирон, шерстью оброс, ровно пёс дворовый. Тебя, поди, и детишки не признают.
– А зачем ему детишки, признала бы боярыня!
Радостно было ополченцам. На Угру шли, не рассчитывали живыми воротиться. Ан счастье выпало, Бог пожить ещё даёт!
Проходили через Коломну, люд улицы запрудил, перекликается с ополченцами, знакомцев выискивает:
– Ты, Родя, Кузьму не встречал? Кто-то за Родиона ответил со смехом:
– Ты его, молодка, не жди, твой Кузьма в Калуге другую сыскал, пригожей тебя!
– Ах ты, кобель рябой, твоя жёнка тебя в конуре псиной ждёт!
– Ему, проклятому, и конуры много!
Коломной проезжали, великий князь Иван Молодой броню скинул, шуба нараспашку, шапку соболиную лихо заломил, по сторонам глазами зыркает.
Встрепенулся вдруг, в стременах приподнялся. Показалось, в толпе Глашу заприметил. Коня придержал, а Санька рядом с Иваном Молодым ехал, сказал:
– Поздно вспомнил о Глаше, князь. Нет её уже в Коломне. Постриг монашеский она приняла.