Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Городок Соль-Вычегодская - всего-то пять просторных рубленых палат да церковка. А за острогом избы одна к другой лепятся.
Дальше ратники санями-розвальнями ехали. Князь Иван с воеводой в лёгких санках умащивались, впереди всего поезда дорогу прокладывали.
Пробирались землями народа зырян. От чума к чуму путь молодого князя пролегал.
Мирный народ зыряне, охотники, рыбаки. Гостям рады. Князь Иван говорил им:
– Вы теперь в государстве Московском живёте.
Зыряне улыбались, а как им понять, что такое Московское
По пятнадцать-двадцать вёрст шли ратники князя Ивана лесами, переправлялись через реки и притоки, брели по грудь в снегах, санями поклажу тащили, и молодому князю казалось, что не будет конца их пути.
Но однажды воевода Силантий остановился и долго смотрел на темневшие вдали угрюмые скалистые утёсы. Наконец повернулся к молодому великому князю, посветлел лицом:
– Вон тебе, князь Иван, и кряж верхнего конца Каменного пояса. За ним леса вековечные, и живут там народы разные, одним словом - инородцы…
Великий князь велел охочим людям сделать привал, лагерь устроить. Объявил:
– Здесь, у гор каменных, что поделили землю на две половины, Европу и Азию, и будет конец нашему пути. В этом месте срубим городок сторожевой, поставим избы и терема, людом заселим, чтоб всему свету стало ведомо, земля эта государства Руси Московской, Русь!..
Только в августе вернулся Иван Молодой в Москву. К тому времени княгиня Елена сына родила, Дмитрия.
Глава 18
В последние годы сдал Иван Лукинич, бывший новгородский посадник. В росте будто уменьшился, совсем облысел, один череп, а козлиная борода жидкая, белая. И лишь глаза, глубоко запавшие, насторожённые, из-под седых кустистых бровей посматривают.
Выберется Иван Лукинич из своих хором, что на правом берегу Волхова, пройдёт мостом волховским на левую сторону, на Детинец поглядит. Стоит, да и что с ним станется? От времён Ярослава красуется. Заглянет в Софийский собор. Малолюден. Только на паперти нищие и убогие мисками деревянными постукивают, руки тянут. Ну, они во все времена попрошайничали.
Иногда на торг заходил. Захирело торжище, редкий немец объявится, да и то не понять, своё продаёт либо скупает.
Из собора Иван Лукинич на вечевую площадь выбрался. И она пустынна. Прежде бывало, ударит колокол, сбежится народ, со всего Новгорода привалит и спорит, ругается, до кулаков дело доходило. Судьбу города решали. Одним словом, республика была. А ноне?
Нет, не тот Новгород Великий!
И вздохнёт Иван Лукинич.
Иван Третий своими походами всю жизнь сломал. Разве мог забыть бывший посадник, как снимали вечевой колокол или как увозили опальных бояр? Как гордо отправилась в ссылку Марфа Исааковна, не сломленная, не униженная!
Его, Ивана Лукинича, на поселение
Тихо жил Иван Лукинич.
Но так ли? Он, посадник, всегда к Литве тянул, но делал это осторожно, чтоб, не доведи Бог, заметили…
А вот владычный ключник, всесильный Пимен, ненавистник московский, сколько раз бояр на Ивана Третьего подбивал, Марфу Исааковну Борецкую настраивал за Казимира ратовать, письма в Литву посылать, сына туда она наряжала. А когда Пимена на суд и расправу к Ивану Третьему потащили, распустился, слёзы ронял, бояр и саму Марфу Исааковну выдал да ещё многих иных оклеветал, жизнь свою спасая.
Ох, грешен он, грешен. А ведь в сане ходит!
Много раз после того видел его Иван Лукинич - всё такой же стремительный в движениях, глазки лукавые, по сторонам так и зыркают.
Надежду ключник питал, что изберут его во владыки новгородские, Марфа Исааковна руку к тому прикладывала, деньги жертвовала немалые. Спас Господь, не избрали…
Поднял глаза Иван Лукинич туда, где прежде вечевой колокол висел, тревожно забилось сердце. Пустынно вокруг, сиротливо. Нет помоста, на котором в добрые времена он, тысяцкий, архиепископ стояли. Всё кануло навечно…
Закрыл глаза на минуту - и вдруг наваждение: Марфа Исааковна перед ним явилась. Смотрит строго и голосом властным вопрошает. Точнее, не вопрошает, а укоряет:
– Всё руку Москвы держишь, посадник?
Иван Лукинич даже шарахнулся в сторону, глаза открыл, прошептал:
– Окстись, Марфа!
– Головой повертел.
– Почудится же такое!..
И посеменил в свои хоромы.
Он пришёл к Ивану Лукиничу, когда тот его не ожидал. Прежде Пимен к нему не захаживал, а тут на тебе, явился. К чему бы?
В горницу вступил, на высокий посох опираясь, рясу дорогую поправил и, не снимая клобук, присел к столу.
Иван Лукинич не спросил, зачем владычный ключник пожаловал, ждал, что сам скажет.
Тот долго молчал, большой нагрудный крест теребил. Неожиданно Иван Лукинич обратил внимание на руки Пимена - они дрожали. Да и сам он осунулся, нет той прежней величавости, когда во владыки новгородские метил.
Наконец Пимен сказал:
– От былого величия новгородского следа не осталось. Куда подевалось? А ведь был Господин Великий Новгород!
Иван Лукинич разговор не поддержал, а Пимен своё:
– Ты был посадником, боярин, аль у тебя душа не болит?
– Болит не болит, святитель, но помнить должен, всё в руце Божией.
– Воистину! Надобно Бога молить и вины наши замаливать, тогда Господь помилует нас.
– Что можешь ты предложить?
– Виделся я с Богданом Есиповым и Лукой Фёдоровым, все бояре намерены бить челом великому князю Казимиру, чтоб он Новгород на себя взял.
Иван Лукинич прищурил один глаз: