Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
А ещё на острове озера, рыбой обильные. Рыба - кормление монахов.
Служба церковная не покидает Сергия, священник у них отец Виктор, и церковный хор небольшой, но монахи подобрались голосистые…
Днями трясётся владыка Сергий в повозке, а ночь наступит, приют сыскивает в чьей-либо крестьянской избе. В ней и покормят, и спать уложат…
Чем ближе подъезжал Сергий к Новгороду, тем тревожнее становилось у него на душе.
Глава 19
В
– Почто же нет святителя? Не получив ответа, успокоился.
Степенно, будто делая одолжение, в избу вступил Иван Лукинич. На бояр посмотрел несколько удивлённо, будто спрашивая, зачем собрались?
Наконец появился владычный казначей и секретарь Пимен в полном облачении, будто службу в соборе правил, в рясе шёлковой, в клобуке. На образ, что в углу посадской избы, перекрестился, пророкотал:
– Из Москвы прислали архиепископа Сергия. Бояре к Пимену головы повернули.
Пимен поморщился:
– Так себе, с виду никудышный, без осанки. Из Москвы, видать, негожего вытолкнули, сказывают, игумен валаамский.
– Князей московских человек, - заметил Богдан Есипов.
– Око государя Ивана.
Офанас Остафьевич вставил:
– Аль мы тут своего не могли избрать?
– Митрополит Геронтий расстарался, - сказал Иван Лукинич.
Пимен бровью повёл:
– Однако что клещ настырный этот архиепископ, едва на порог, руку к казне протянул. Сказывает: «Хочу ознакомиться, чем сума богата».
Феофил взлохмаченной головой встряхнул:
– А велика ли казна?
– Откуда ей быть, - горько изрёк Пимен.
– Её великий князь Иван изрядно пощипал.
– Ох-ох, беды неисчислимые принёс нам Иван, великий князь Московский, со своим сыночком Иваном, - вздохнул Офанас.
– Подобно ястребам налетели на птицу и щиплют, - снова подал голос Богдан Есипов.
– Стервятники, истые стервятники князья московские.
Вдруг открыл рот великий молчальник Лука Фёдоров:
– На шею нам сели.
И замолчал, словно сам испугался сказанного. Иван Лукинич кашлянул:
– Так что скажете, господа, люди именитые?
И осмотрелся, будто проверил, не слышит ли его кто из посторонних.
– А что тут говорить!
– зашумели разом.
– Надобно литовскому князю кланяться, подмоги просить!
– Письмо писать!
Пимен молчал, только головой покачивал, соглашаясь.
– Казимира уведомить, - промолвил Офанас. Иван Лукинич тихонечко, голоса своего пугаясь, спросил:
– Кого с письмом-то слать?
Бояре переглянулись. Наконец Богдан Есипов сказал:
– Есть у меня на примете верный человек.
– Вот и ладно, - заметил Иван Лукинич, - только надобно и других бояр поспрошать.
– А чего их пытать, - во второй раз открыл рот Лука Фёдоров и изрёк: - Все согласятся.
– И на бояр поглядел.
Иван Лукинич покосился на Пимена:
– Ты-то как, святитель?
– Я, как и Лука, - пророкотал Пимен.
– В чём сомневаемся, бояре?
– взвизгнул Феофил.
– Москва нас в своё ярмо впрягла, скажет «цоб», и потянем.
– Мы уже и так тянем, - кивнул Иван Лукинич и встал, намереваясь выйти.
За ним и другие встали. Но Пимен остановил их:
– У меня, бояре именитые, мысль закралась: негоже нам мириться с новым архиепископом. Он нам московские порядки установит.
Иван Лукинич подумал: «Хитрый лис Пимен, на место владыки новгородского мостится». Однако спросил:
– Что предложить хочешь?
– Надобно люду новгородскому шепнуть, что за владыку нам Москва прислала, кому он служить будет? Не слуга ли он Великому Новгороду!..
Вот как не будет у Сергия прихода, тогда и помыслит он, оставаться ему в Новгороде либо на Валаам подаваться, в монахи. Не ко двору он нам, не ко двору…
Дождь начался задолго до Твери, а когда молодой великий князь в город въехал, косые струи били в кожаную крышу колымаги, брызгали в оконце.
Трудность предстоящего разговора Иван знал. Князь Михаил был своенравным, и молодой Иван боялся, что гнев дядьки не приведёт к добру.
Иван Третий одного добивался: полного подчинения Тверского княжества Московскому. Но с этим не смирится князь Михаил.
И молодой князь думает, как унять гнев дядьки.
Нет, не быть миру между Тверью и Москвой…
Лентой блеснула Волга. В такую дождливую погоду она была серой и холодной.
Ивану вспомнилось детство, когда они с матерью, великой княгиней Марией, приезжали в Тверь и он с дворовыми мальчишками бегал на Волгу купаться, а однажды, расхрабрившись, пообещал переплыть реку и едва не утонул. Рыбаки заметили, вытащили.
В тот день он ел у рыбаков на берегу уху из волжской красной рыбы. Уха была наваристая, сытная. Молодой княжич Иван хлебал её из деревянной миски, и казалось, нет ничего вкусней этой ухи…
Колымага покатила улицей с редкими домишками, избами огородников и ремесленников.
Где-то тут должна жить та белокурая девчонка, которая приглянулась маленькому княжичу Ивану в тот приезд с матерью в Тверь. Какая она ныне взрослая, поди, детьми обзавелась и о нём, Иване, даже не помнит!
Тверь, родина матери и деда, родина тверских князей, каким довелось и великими побывать, и головы положить в ханской Орде.