Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины
Шрифт:
– Мне так хотелось. Просто не могла иначе. Я сейчас готова на самое страшное безрассудство.
Из глубины служебного прохода за Эмилией наблюдал синьор Труцци, буквально глаз с нее не сводил, словно она могла прямо сейчас, не переодевшись, не собрав вещей, сесть в пролетку и укатить прочь из Севастополя. Итальянец выждал небольшую паузу и подошел к Эмилии.
– Больше так не делайте, прошу вас, – сказал он и посмотрел на Ивана, ища у него поддержки.
– Я ей то же самое говорил. Но она… – Поддубный почувствовал, как женщина сжимает ему ладонь, мол,
Иван замолчал. Ответила Эмилия:
– Обещаю, что на моем завтрашнем представлении подобного не случится, – пообещала она.
– Что ж, будем надеяться.
Поддубному, конечно же, хотелось высказать владельцу цирка свое к нему отношение. Ну как можно не разрешить артистке съездить к умирающему отцу? Но приходилось молчать.
– Идем, – сказал Иван и повел Эмилию за собой.
Синьор Труцци тут же кивнул одному из ливрейных, тот двинулся следом, особо и не скрывая, что присматривает за артисткой, чтобы не сбежала. Когда Иван и его спутница зашли в гостиницу, ливрейный устроился на лавочке у входа.
– Вот видишь, он следит за каждым моим шагом, – прошептала женщина.
– Все должно получиться.
– Я так волнуюсь.
– Я не хотел бы отпускать тебя.
– По-другому нельзя.
Вещи Эмилии уже были упакованы – большой сундук и несколько чемоданов, шляпные коробки.
– Надо присесть на дорогу. Так принято, – сказал Иван.
Эмилия села на кровать рядом с ним. Молчали. Поддубному вспоминалось, сколько страстных ночей он провел в этой небольшой комнате. Было стыдно и одновременно сладко вспоминать.
– Возьми кольцо, – попросил Иван.
– Сейчас не надо. Мало ли как сложится жизнь. Мы можем встретиться вновь не так уж скоро, – отвечала женщина. – Любовь крепка, когда любящие вместе. Ты можешь влюбиться в другую.
– Ни за что и никогда.
Эмилия улыбнулась:
– Любил же ты и до меня. Почему этого не может произойти и после?
– Эта была не любовь, а мечта.
– Помню, ты даже не умел толком целоваться. Я, когда устроюсь, напишу тебе, чтобы и ты смог приехать, – напомнила Эмилия, хотя это и было уже десять раз оговорено.
Снаружи в стекло ударил и отскочил скомканный лист бумаги.
– Пора, – поднялась Эмилия и распахнула окно.
Внизу на мостовой стоял экипаж. На этот раз извозчик вел себя тихо. Под окном в сгущающихся сумерках виднелся кузен Эмилии. Подкрученные усики лоснились в свете фонаря.
– Шандор, я сейчас, – обратилась к кузену женщина.
Поддубный обвязал сундук веревками, позаимствованными в цирке, и аккуратно спустил его со второго этажа. Шандор и извозчик с трудом установили его на подножке для багажа. Окна номера Эмилии выходили на улицу, а потому ливрейный, посланный синьором Труцци, ничего и не заметил, продолжая сторожить дверь гостиницы для цирковых артистов, большинство из которых все еще были заняты в представлении. Иван спустил чемоданы со шляпными коробками.
– До свидания, – шепнул он Эмилии, когда она уже сидела на подоконнике, обвязанная петлей для спуска.
– До встречи, –
Поддубный перебирал веревку руками. Эмилия отдалялась от него. Шандор подхватил ее, помог стать на мостовую. Прощальный взмах руки, воздушный поцелуй. Пролетка медленно, чтобы не шуметь, отъехала от гостиницы. Иван стоял у раскрытого окна. Из цирка доносились звуки оркестра. На душе было пусто и тоскливо. Поддубный прикрыл рамы, снял со стены забытую Эмилией афишу и свернул ее в трубочку, а потом просто закрылся в своем номере. На удивление быстро заснул.
Разбудил его стук в дверь.
– Сейчас, – потянулся Иван и отправился открывать.
На пороге стоял взволнованный синьор Труцци.
– Простите за такой вопрос. Эмилия не у вас? Я ищу ее.
– Нет, – Иван отступил в сторону, чтобы владелец цирка сам мог в этом убедиться.
– Где же она? Вы должны знать.
– Я никому ничего не должен, – Поддубный взглянул на часы. Пароход, на который у Эмилии и Шанодра были взяты билеты, отплыл уже пять часов тому назад. – Подождите немного. Я оденусь, приведу себя в порядок и все вам объясню, – пообещал Иван, закрывая дверь перед самым носом синьора Труцци.
Итальянец попытался вставить ногу между дверью и косяком, но не успел.
Одетый, как для выхода в город, побритый, пахнущий туалетной водой, Поддубный стоял перед распахнутым номером Эмилии. От того, что оттуда исчезли все вещи, комната казалась еще меньше. Синьор Труцци смотрел в раскрытое окно.
– Иван Максимович, скажите мне честно. Вы знали, что Эмилия решила убежать этой ночью? – спросил он.
– Естественно, знал, – не стал врать Поддубный.
– Я не держу на вас зла за то, что вы мне об этом не сказали. Ваше право, ваши отношения с этой женщиной. Но как вы сами оцениваете ее поступок? Он-то вам хотя бы немного открыл глаза на то, какова цирковая дива?
– Что вы имеете в виду, синьор Труцци?
– Как бы помягче выразиться? – задумался итальянец.
– Вы не отпустили ее к умирающему отцу. Вот ей и пришлось убежать. С вашей стороны не лучшее решение. Последствия можно было предвидеть.
– Отпустить ее к умирающему отцу? – вскинул брови итальянец и эмоционально взмахнул руками, как подбитая птица крыльями. – Это она сама вам так сказала? Конечно, конечно… кто же еще мог это сделать? Ну, так вот, дорогой вы мой. Знайте, ее отец, которого я неплохо знал, отошел в мир иной десять лет тому назад и покоится на кладбище в Будапеште.
– Это точно? – Ивану все еще не верилось, что Эмилия могла его обмануть.
– Как и то, что мы с вами сейчас разговариваем. Чего еще она вам наговорила?
– Хорошо, синьор Труцци, я вам признаюсь абсолютно честно. Это я помог ей бежать. Через это самое окно спустил на веревках и вещи, и саму Эмилию. Они уже плывут на пароходе, вам их не достать.
– Кто они? – переспросил итальянец, прищурившись. – Эмилия убежала не одна?
– Ну, да. Эмилия и ее кузен Шандор вместе были. Только он ни от кого не убегал, он за ней приехал.