Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины
Шрифт:
– … я чувствую, вы очень любите родные места, – сказала она.
– Я туда обязательно вернусь жить, – произнес Иван.
Он сразу же ощутил доверие к этой женщине, она умела не только говорить, но и обладала более ценным даром – умела слушать и понимать собеседника.
На прощание она поинтересовалась, кто любимый писатель Ивана. Тот, к своему стыду, вынужден был признаться, что почти не читает книжек, только специальную литературу по атлетизму.
– Помилуйте, но это не правильно. Вы просто не пробовали читать хорошие книжки.
В этих словах не прозвучало превосходства образованного человека над
– Погодите, я сейчас принесу, – Юлия Михайловна ненадолго вернулась в комнату и принесла оттуда томик Гоголя. – Вот, почитайте. Николай Васильевич из ваших мест. Вам должно понравиться. Начните с «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Наша библиотека всегда к вашим услугам.
Юлия Михайловна угадала с книжкой. Поддубный прочитал ее залпом, благо у него были две свободные недели на отращивание усов, и не стоило беспокоиться о том, что завтра придется рано вставать. Жена Никитина вскоре стала кем-то вроде духовного наставника Ивана. Она умела очень просто растолковать ему мудреные вещи, вовремя подсовывала книжки, которые ложились ему на душу. Поддубный теперь с удовольствием слушал, как она музицирует. Артем Никитин был рад такому неожиданному сближению, ведь умный артист – лучше, чем просто талантливый.
Идея изменить облик Поддубного удалась на славу. Накануне первого выступления в киевском цирке – Никитин, как и обещал, устроил Ивану Максимовичу встречу с газетчиками. Конечно же, за будущие статьи платил директор цирка. Большинство вопросов были предварительно согласованы, Ивану дали примерные тексты ответов. Но в ходе общения Поддубный разговорился, стал импровизировать. Это было примерно то же, что выйти на манеж. Общая канва выступления ясна, но всегда найдется место и неожиданному повороту.
– Иван Максимович, – поинтересовался один из газетчиков. – Это правда, что нет человека сильнее вас?
– Есть, – ответил Иван, не задумываясь.
– Кто же?
– Мой отец.
– И вас никто никогда не смог уложить на лопатки?
– Сколько раз укладывали, – рассмеялся Иван. – Бабы сильнее меня. Ничего не могу с ними поделать.
Эта шутка потом была напечатана во всех газетах, и к выходу Поддубного на киевский манеж уже создала ему славу ловеласа, что было очень кстати. Женщины любят ходить в цирк, приводят туда мужей и детей.
Первое выступление Поддубного стало триумфальным, о нем вновь написали в газетах. Теперь уже Никитину не пришлось платить, газетчики сами готовы были заплатить за то, чтобы встретиться с Иваном и взять у него интервью.
Жизнь втягивалась в новую колею. К доброму другу Дурову добавился еще один – дрессировщик Турнер, работавший со львами. Был он полной противоположностью Поддубному – выпивоха, гуляка, картежник, но очень добрый, остроумный и отчаянный человек. Супруга дрессировщика все время пыталась пресечь пагубные привычки мужа. Особенно пьянство. Случалось, и била его, когда тот возвращался поздно и навеселе, а сам он не мог на нее поднять руку. Спасаясь от разъяренной жены, Турнер нередко прибегал в цирк, где залезал в клетку к своему любимцу – льву по кличке Цезарь. Оттуда он показывал ей фиги, кричал: «Накося-выкуси, тут ты меня не достанешь!» – а потом укладывался спать рядом со львом. При всем при этом Турнер оставался очень милым человеком. Льва своего он безумно любил, и тот отвечал ему
Однажды, когда загноилась пораненная во время выступления лапа, Цезарь никого в себе не подпускал. Ветеринар же сказал, что необходимо удалить гноящийся коготь, иначе животное может погибнуть от заражения крови. Турнер рискнул, он сам ножничками, без заморозки, вырезал поврежденный коготь с куском мяса и прижег рану йодоформом. Лев даже не вздрогнул, хотя до этого готов был растерзать любого, кто рисковал прикоснуться к его лапе.
Каждое свое выступление Турнер заканчивал коронным номером, клал в раскрытую пасть Цезаря голову. Когда его спрашивали, не страшно ли ему это делать, он неизменно отвечал, что, если потребуется, он может и заснуть в таком положении.
Поддубный пообещал себе, что больше никогда не будет влюбляться. Это не значило, что он стал вообще избегать отношений с женщинами. Скорее наоборот. У него появились любовницы, но он относился к ним неглубоко, легко сходился, легко расставался, ни одной из них он не сказал заветное: «Я люблю тебя». А посматривали на него многие, находились даже знатные дамы, стремившиеся вступить с ним в связь. Ивану казалось, что он навсегда избавился от влияния женских чар, стал смотреть на прекрасную половину человечества трезвым взглядом. Но вот однажды… а любовь случается именно «однажды», когда ее совсем не ждешь, произошло это чудо.
Поддубный и раньше видел невысокую, миловидную девушку – гимнастку Машу Дозмарову, выступавшую под куполом цирка на трапеции, но не обращал на нее внимания. Есть на Земле такая, ну и пусть себе. Он даже не смотрел на ее выступления. А тут случилось так, что из-за болезни одного из жонглеров пришлось поменять очередность номеров. Маша выступала перед самым выходом Ивана, и ему поневоле пришлось следить за ней из прохода.
Дозмарова потрясла его. Она порхала под куполом цирка, словно была невесомой, будто была не девушкой, а ангелом с крыльями, с которым ничего плохого случиться не может, она ничуть не боялась высоты. Публика, затаив дыхание, следила за ее полетами. В финале коверный объявил «смертельный номер» – прыжок из-под самого купола цирка.
Маша встала на трапецию, которая стремительно вознесла ее в высоту. С земли она казалась совсем крошечной. Блестки платья сверкали и переливались в свете прожекторов, будто рождественские снежинки. Дозмарова подняла руки над головой, некоторое время балансируя на трапеции, а потом стала клониться вперед. Девушка нырнула, как ныряют в воду. Летела вниз, сверкающая, неземная. У Поддубного перехватило дыхание, этот полет казался ему бесконечным. Он-то, проработавший в цирке не один год, прекрасно знал, чем иногда кончаются такие полеты, знал, что словосочетание «смертельный номер» – не просто красивые слова.
Маша упала на еле заметную из зала страховочную сеть, тут же пружинисто поднялась и с сияющей улыбкой поклонилась публике. Поддубный уже не слышал аплодисментов, он все свое внимание отдал этому порхающему существу. Он за секунды по уши влюбился в Дозмарову. С замирание сердца ловил на себе легкий ветерок, когда гимнастка пробегала около него, чтобы выйти на очередной поклон.
Для того чтобы влюбиться, много не надо. Для Ивана было достаточно однажды испугаться за жизнь Маши, пережить с ней в мыслях этот безумный, отчаянный полет из-под купола.