Иванова, на пересдачу!
Шрифт:
Я постучалась к тому в дверь ближе к вечеру, когда обсудила с Иришкой все «прелести» Сереги. У подруги аж глаз горел, пока она рассказывала про его чувство юмора. Я старалась не возникать, только мрачно кивала.
Чувство юмора у него, и правда, убойное. В смысле: когда Кошелев шутит, его остро хочется прибить.
В общем, выбор Иришки дался мне нелегко.
— Занято! — донеслось из комнаты Коперника. — Зайдите позже!
Меня это не особо смутило, поэтому я дернула ручку на себя. О, открыто. Было бы занято — было бы закрыто. Логично?
Коперник обнаружился на полу. В тренировочном костюме. Он разминался, пытаясь дотянуться пальцами до вытянутых носочков. Мы так и застыли: я на пороге, а Ванюша в позе раскоряченного ботаника.
— Иванова, проваливай, — пропыхтел он, разгибаясь.
— Да ты не отвлекайся. — Я запрыгнула на его кровать, и ортопедический матрас, который Копернику привезла любящая мамочка, грустно скрипнул. — В здоровом теле здоровый дух?
— Пошла ты, знаешь, куда…
— Знаю, но не пойду. Там темно и сомнительно. Не переживай, я ненадолго. Только скажу кое-что и уйду. Коперник, всё кончено. Наши занятия лишены всякого смысла, ибо Ира решила встречаться с Серегой Кошелевым.
Я ожидала если не бурной реакции, то хотя бы её наличия. Ну, обиды или злости, или даже возмущений: «Так какого черта я тут занимаюсь акробатикой?!»
Но Ванюша удивил меня полным безразличием.
— И чего? — Он стянул с носа запотевшие очки, протер их рукавом. — Почему кончено?
— Может быть, я тебя удивлю, но чаще всего девушка отказывается встречаться со вторым парнем, если у неё есть первый.
— И что? — повторил он как мягкая игрушка на батарейках. — Парни приходят и уходят. У меня всегда есть шанс.
В смысле?!
— Ты собираешься идти до последнего?!
Вот теперь бурная реакция отразилась на моей физиономии. Я подскочила на месте и уставилась на Ванюшу с уважением. Вот это кремень! Горжусь!
— Даш, в любви, как в науке, — изрек он пафосно, — не бывает полумер. Ты либо кладешь себя на жертвенный алтарь, либо довольствуешься ничем.
— Ты — философ, Коперник.
— Весь в тебя. Ты подготовилась к сегодняшнему занятию? Нет? Я другого ответа и не ожидал. Садись и включай ноутбук. Нечего отлынивать от сопромата.
Короче говоря, вместо того, чтобы жалеть себя, Ванюша решил отыграться на слабой и беззащитной мне.
В тридцать пять лет нужно остепениться. Остановиться. Оглядеть проделанный путь, чтобы трезво оценить шансы и возможности.
«Все-таки не мальчик уже», — как любит повторять бабушка.
Глупости.
Стас только сейчас понял, что в тридцать пять ещё можно… жить. Если учесть, что предыдущие годы он скорее существовал.
У него и молодости-то не было. В восемнадцать лет старательно учился, чтобы поступить на бюджет в престижный университет. В двадцать лет дневал в библиотеках, чтобы закончить без единой четверки. В двадцать семь ночевал за статьями матерых докторов наук, чтобы расквитаться с аспирантурой.
Когда все нормальные люди гуляли, женились и разводились, Стас грыз гранит науки. Друзья детей рожали (не сами, конечно), а он только хмыкал: успеется.
И вот ему тридцать пять лет. Ну и чего добился?
К науке перегорел. Понял, что не стать ему великим ученым, а сидеть на задворках в каком-нибудь НИИ и получать тысячу рублей за публикацию — увольте. Кандидатские защищать, лизать зады докторам наук, чтобы обратили на него внимание — сомнительное удовольствие.
Преподавание не приносило особого кайфа. Стаса раздражали студенты-лодыри, как раздражали и зазнайки. Ему нравилось называть себя истинным технарем. Нравилось передавать знания неокрепшим умам. Но он с сожалением понимал, что большинство приходит в университет ради галочки.
Бизнес развил, не связанный с наукой, в отрасли строительства — но тоже. Ничего этакого. Деньги приносит, и ладно.
Семья? Откуда?
Он и с Настей-то чудом познакомился, точнее — она сама взяла в оборот Стаса, сама съехалась с ним, сама намекнула, что пора бы остепениться.
А он и не сопротивлялся. Этим, может быть, и надоел ей до чертиков. Кому, в самом деле, нужна амеба в костюме?
Куда пнул, туда и катится.
Теперь у него нет ни невесты, ни ребенка, ни планов на дальнейшую жизнь.
Стас Измайлов ненавидел людей, плывущих по течению. Так в какой же момент он сам превратился в такого человека?..
И вдруг в его жизнь ворвалась, сметая всё на своем пути, Дарья Иванова. Персональный кошмар. Маленький дьяволенок. У неё даже глаза блестели как у чертенка, а на лице было написано: «Ща я всем устрою».
И ему вдруг захотелось сходить с ума.
Жить захотелось.
Дышать полной грудью.
Нарушать скоростной режим, слушая визг тормозов на поворотах.
Сексом заниматься в лифте или на кафедре, наплевав на любые предрассудки.
Вместе с ней. С бесовкой этой в очках, при виде которой у него мозг отключается, и где-то внутри просыпается дикое, необузданное чувство.
— Ты же взрослый мужчина, а поступаешь как мальчик, — корил сам себя Стас, когда Иванова вышла на остановке и рванула к общежитию. — Не стыдно тебе?
Не стыдно. Ни капельки. Даже приятно.
Глянул на себя в зеркало заднего вида. Встрепанный, щетинистый мужик в очках. Сдался ты вообще юной студентке, у которой целое общежитие горячих (и дурных) самцов.
Телефон затрезвонил. Стас вывел звонок на динамики стереосистемы автомобиля, и из колонок донесся голос Игоря:
— Дружище, нет желания пересечься? Перетереть за нашу общую тему?
«Нет у нас с тобой общих тем», — раздраженно подумал Стас, выруливая на перекресток.
— Можем прямо сейчас обсудить. Я очень занят.
— Да ладно тебе. Вижу твою машину, еду прямо за ней. Давай куда-нибудь зайдем выпить по чашечке кофе. Всего на полчаса. Это очень срочно!
— Слушай, отстань, а? По-хорошему. Мне некогда.