Ивановна, или Девица из Москвы
Шрифт:
«Тогда, Нед, вы чудесным образом переменились!»
Я отрицаю это. Прежде мой взор склонен был блуждать лениво, мое сердце, возможно, было чересчур чувствительным и сверх меры, чуть сверх меры, поддавалось соблазнам. Но я настаиваю, что у вас есть только право говорить, что я чудесным образом изменился к лучшему, а не переменился. Но вернемся к Ивановне.
Взяв меня за руку, она молча, нетвердыми шагами направилась к жалкому жилищу, кое-как построенному из досок с каким-то подобием кровли. Как только она вошла туда, раздался слабый радостный возглас. Я последовал за Ивановной и увидел сидящую на голой земле молодую
«И это твое жилище, Ивановна!» — возопило мое изумленное сердце, испытывая боль каждой своей частицей. Я понял, что слова, идущие из сердца, были прочитаны в моих глазах, ибо прекрасная дева, обернувшись ко мне, сказала:
«Вы должны понять сэр, что это жилище вполне устраивает меня на то время, покуда я не смогу без риска перебраться в Петербург, ведь здесь за мной ухаживают мои служанки и я нахожусь под защитой, следовало бы сказать, своих подруг».
«Ах, госпожа, это вы их защита! — произнес старик. — Благодаря вашим добродетелям Господь с жалостью взирает на всех нас. Вашими молитвами ниспослано всем нам благословение».
Молодая женщина, прижав руки к груди, повторила слова старика, а затем стала сетовать, что ее госпожа так долго оставалась у могилы деда, и сказала, что они начали тревожиться, не случилась ли с ней какая беда.
«А где же, — добавила она, — добрый Шарльмон? Этого господина мы не знаем».
«Шарльмон вовсе не добрый! — сказала Ивановна, сверкнув глазами и содрогнувшись всем телом. — Больше не говори о нем, Елизавета. Я сильно настрадалась с тех пор, как ушла отсюда, так сильно (и снова в глазах ее появились слезы), что почти забыла о том печальном обстоятельстве, которое увело меня от вас. Но будьте покойны, этот господин — англичанин, наш друг, и он привез мне вести от Ульрики».
Много слез было пролито по этому радостному поводу, прослезился и я. Ивановна со взглядом, преисполненным благодарности, попросила прийти к ней завтра и тут же спросила, не могу ли я переправить короткую записку Ульрике, добавив при этом, что она не может оставить Елизавету или куда-то перенести ее в таком состоянии (что за благородная девушка!), а также не может сама написать Ульрике, поскольку ей нечем и не на чем писать, а то бы Джозеф, как бы ни был он стар, принес бы письмо. Тогда я рассказал ей о горе сестры, которая страдала от неведения по поводу судьбы Ивановны, и сказал, что готов немедленно отправить слугу с известиями, которых так ждет графиня. И пообещал прислать утром все необходимое для письма, поскольку я никогда не отправляюсь в путешествие без письменных принадлежностей. После чего я оставил Ивановну, чтобы она могла спокойно прочитать письмо сестры, которое она по-прежнему держала в руках, и отбыл с чувством человека, оставившего лучшую часть своей жизни позади.
Я писал вам письмо, а в это время несчастная дочь графа Долгорукого, скорее всего, подробно излагала свои трагические приключения встревоженной сестре, к которой, надо честно признаться, с тех пор, как познакомился с прелестной Ивановной, я испытывал уже гораздо меньше нежных чувств.
Том занят не меньше моего, поскольку и он должен удовлетворить любопытство своих далеких друзей. Как мало вы, удобно расположившийся в своей элегантной библиотеке, представляете обстановку, в которой каждый из нас предается этому любимому занятию! Везет вам, что один-единственный великий интерес поселился в сердце вашего друга, иначе то же время и та же бумага были бы истрачены на описание таких сцен, которые могут «заставить Плутона плакать железными слезами». И поскольку о бедствии этой самой несчастной и самой страдающей страны
И все же я не хотел бы бежать отсюда — нет! Благодаря Высшей силе, изначально научившей меня сочувствию и давшей мне возможность помогать своим ближним, я, став свидетелем таких бедствий, не сбегу от всего, что пришлось пережить, ради тех скучных удовольствий и бездушного веселья, которые только и можно найти в лабиринте высшего света или на дороге праздности. Мне нравится, когда мои чувства упражняются и познают, пусть через печаль, насколько человек человеку остается братом до тех пор, пока существует человечество. И стойкое, несломленное величие души русских придает их сердцам некую силу, от которой даже сами страдания дороги их душе.
Прощайте! Надеюсь, мое следующее письмо будет из Петербурга, но, боюсь, слишком велика вероятность, что придется задержаться здесь еще на несколько дней, поскольку Ивановне небезопасно попадаться на глаза остающимся еще в Москве французам. К тому же мне кажется, она пока не совсем здорова, что она больше ощутит теперь, когда нашла в какой-то степени отдохновение и облегчение. Отдохновение, которое стало возможным с уходом ее безотлагательной заботы, а облегчение — от осознания того, что рядом с ней друг, который является и вашим другом тоже, мой дорогой приятель, хотя, признаюсь, и в ином образе, но, тем не менее, всегда ваш
Эдвард Инглби.
Письмо XIV
Ульрика Ивановне
Если ты еще жива, моя любимая сестра, это письмо наверняка дойдет до тебя, хотя до сих пор мои усилия помочь тебе не имели успеха. Тем не менее необычайная человечность и храбрость джентльмена, который берется доставить это письмо тебе, пробуждает надежды, и я буду уповать на то, что ты получишь его.
Я должна услышать от тебя о таком множестве ужасных событий, и таких страшных, что боюсь этого рассказа, и в то же время мне не терпится узнать обо всем. На самом деле, слухи уже донесли до меня так много душераздирающих известий, что, думаю, самая страшная правда не сможет превзойти их. — Приди ко мне, моя любимая Ивановна! Давай поплачем вместе…
И все-таки, если твой несчастный разум не слишком расстроен и в состоянии принять слова утешения, позволь сообщить тебе, что моему бесценному Федеровичу удалось пока избежать всяческих бед, кроме раны на руке, о которой ты мне сообщала, а также, что русским войскам теперь повсюду сопутствует успех. Но я не смогла ничего узнать о судьбе оплакиваемого тобой Фредерика. Увы, моя любимая! Хотя и существуют некоторые сомнения, но, по-видимому, смерть прекратила его страдания. Пусть будет нам утешением, что он пал самой славной смертью, какой только может пасть мужчина.
Если ты больна и не в состоянии ехать, оставайся, пока не сможешь двинуться в путь, не опасаясь французов, и не бойся пользоваться дружбой того прекрасного человека, который взялся защищать тебя. Сэр Эдвард Инглби — богатый английский аристократ, который, не будучи профессиональным военным, помогал недавно русским в Риге; сюда прибыл добровольно как штатское лицо и, завершив свою миссию при дворе, проявил геройство и человеколюбие, взявшись вернуть мне мою сестру. Не бойся его, Ивановна. Он может показаться эксцентричным, поскольку англичане всегда кажутся таковыми иностранцам, но я верю, что ты обнаружишь в его сердце все благородные качества.