Иванушка Первый, или Время чародея
Шрифт:
Она вернулась в класс, а Горбуньков, как Алина Николаевна и наказала, медленно повёл меня домой, словно старичка какого-нибудь из поликлиники.
Где-то через час мы были дома. Почему мы шли так долго? От нашего крыльца до школьного – всего-то минут десять.
Горбуньков отпер дверь моим ключом, довёл меня до спальни, помог раздеться, даже носки с меня стянул, уложил меня в кровать и укрыл, словно заботливая мамаша. А потом сел на стул рядом, у изголовья, и, кажется, замурлыкал колыбельную. Без слов.
– Ты иди, – попросил я.
– Спи, – не заикаясь, ответил Горбуньков.
Я закрыл глаза. Больше ничего не помню. Я и снов никаких не видел…
Проснулся я, когда на землю опустились сумерки.
Вместо Горбунькова на стуле сидела мама. Она смотрела на меня так печально, что мне захотелось заплакать, только я не смог. Я и глаз-то левый не сумел открыть толком, так он у меня заплыл. К тому же мешала холодная примочка – полотняная тряпочка на скуле – видно, мама постаралась. От примочки приятно пахло травами.
Мама молчала, а потом улыбнулась и запела своим ласковым голосом:
– Не лети, стрела, выше города, ой ли, ой люли, выше города… Ой, не бей, стрела, добра молодца, ой ли, ой люли, добра молодца… Как по молодцу плакать некому, ой ли, ой люли, плакать некому…
И вдруг мама заплакала. Она плакала тихо, почти неслышно. По её щеке потекла сначала одна слеза, а потом другая и третья…
– Мам, ну ты чего? – я взял маму за руку, ладонь у неё была тёплая и чуточку влажная. – Ничего страшного ведь не произошло. Ну получил фингал. С кем не бывает?
– Горе ты моё луковое, – прошептала мама и поцеловала меня в лоб.
Слезинка скатилась у неё по щеке и капнула мне на нос. Я засмеялся, и мама тоже.
Я ведь знаю, почему она плачет. Потому что… у меня на лбу написано, что я – «горе луковое»! Но это не так! Я им всем докажу, что это не так.
– Дурачок ты мой, – шепнула мама.
И папуш ка… А я блинов напекла. Сейчас принесу.
Я их уже давно учуял, блины эти!.. Я ж говорю: нюх у меня, как у молодого пса.
Глава 6
У нас в стране почти все такие
Ночью я проснулся и пробормотал:
– Сколько дел, а я валяюсь! Зеркало говорящее для Лены – раз! Фингал – надо с ним что-то делать, мамина примочка не очень подействовала, – два! Мне ж завтра в выставочный зал к Петру – три! С сундуком разобраться – почему он так тяжело открывается – четыре! «Время Чародея», в конце концов, прочитать – пять!
За окном посигналил проезжающий автомобиль и заорал кот. Или кошка. В детстве я мог безошибочно угадать, кто кричит – кот или кошка. Сам не пойму, как у меня это получалось. Но потом этот свой талант я растерял, слишком часто отгадывал.
Таланты надо беречь. К примеру, я очень быстро считаю. Если бы у меня спросили, сколько будет две тысячи пятьсот семьдесят восемь, помноженное на сто пятьдесят девять, в былые времена я бы сразу ответил: четыреста девять тысяч девятьсот два. А сейчас я просто-напросто пропущу такой вопрос мимо ушей. На это существуют калькуляторы или, на худой конец, ручка с бумагой – бери и решай. А я свои таланты больше терять не хочу. Отвечу исключительно в экстренных случаях. Если, например, спросит Лена. Но она пока ещё ни разу ничего такого не спрашивала: о моих талантах догадываются не все.
За окном снова проорал кот и в очередной раз просигналил автомобиль. Мне стало интересно, что там происходит. Я осторожно встал, голова всё-таки ещё побаливала, в ушах шумело, синяк ныл, но я тихонько, чтобы не разбудить маму, на цыпочках подобрался к окну и выглянул на улицу.
И у меня снова, как и в прошлый раз, волосы на голове встали дыбом.
Это была та самая «Ока», белого цвета! И у неё горели фары, и вдруг, совершенно неожиданно, они потухли. Затем она бесшумно тронулась с места. И снова за рулём никого!
«Ока» медленно проехала до конца нашей улицы и исчезла. Мистика! Что же, мне снова это привиделось? Ведь кот орал! Или кошка? Да какая разница?!
Эх, если бы у меня под рукой оказался мобильник с фотокамерой, я бы точно успел эту загадочную машину сфотографировать! Но у меня не было даже обычного фотоаппарата. И в моём сундуке искать бесполезно, он хоть и волшебный почти, но это же не универсам.
Ещё весной я был обладателем древнего фотоаппарата марки «Фотокор № 1» – складного, со штативом, 1941 года выпуска. Это добро мне досталось от моего прадеда. К аппарату прилагались две стеклянные фотопластинки. Я умудрился снять на них маму и наше вишнёвое дерево, когда оно цвело. Потом я попросил одного соседа, он часто ездил в Москву по делам, отнести эти стеклянные пластинки в фотоателье – может, напечатают с них фотографии. А они взяли и напечатали, да ещё спасибо сказали, что им привезли такие чудесные снимки. Даже обещали послать на международную выставку в Австралию. Только наш сосед забыл оставить им адрес автора. То есть мой адрес. А после этого он в Москву больше не ездил.
Да… никто мне не поверит, что по городу катается автомобиль-призрак, пока я его не подкараулю и не сфоткаю. Где же раздобыть фотокамеру? Не надо было снимать вишнёвое дерево, сейчас бы фотопластинка пригодилась.
Я вернулся в кровать и вытащил из рюкзачка «Время Чародея». Рукопись была не такая уж и толстая. Некоторых листов не хватало, судя по всему, их кто-то когда-то вырвал, а три страницы были совершенно пустые. Куда же подевались мысли волшебника Касмандьёрки? Что же получается? Не выдумка ли всё это? Как там было в предисловии?
Я перелистал несколько страниц назад и нашёл нужное место:
«…дневник может попасть в руки Чёрного мага Этхея… перепишет её на свой лад и, зачеркнув любую из мыслей Касмандьёрки своим чародейским карандашом, уничтожит её навеки! И тогда Волшебник никогда не сможет пройти по истинному пути!»
Выходит, эти самые пустые места, вернее, сначала не пустые, а исписанные Касмандьёркой, мог зачеркнуть своим карандашом Чёрный маг Этхей? И они безвозвратно погибли?! И Волшебник так и не смог пройти по истинному пути?