Иванушка Первый, или Время чародея
Шрифт:
– Давай! – я достал с полки банку с черничным вареньем, там ещё немного бултыхалось. – Мам! А какие чашки нести?
– С гусями! – попросила мама. – Из них вкуснее пить!
Чайник вскипел, я заварил чай, перелил в вазочку варенье, разлил заварку по чашкам с нарисованными гусями, достал две розетки и кофейные ложки – ими веселее есть варенье – всё это разложил и расставил на подносе и пошёл к маме в комнату, там уже бубнил телевизор.
А мама уснула. В нашем старом кресле. Во сне она улыбалась.
Я осторожно укрыл её пледом, налил себе чаю, положил в розетку варенья и стал смотреть телик. Давно я его не смотрел, может, с Нового года. Я в основном в Интернете пропадаю или на чердаке.
Да нет, вру, я телик ещё пятнадцатого мая смотрел. Передачу про японских макак. Эти макаки из Японии – самые северные обезьяны в мире. Зимой живут в озере с горячими источниками. Но в нём они обитали не всегда. Как-то раз одна макака уронила в воду бобы. Полезла за ними да так там и осталась. Очень ей понравилось принимать тёплую ванну. Она и других своих сородичей к этому приучила. Одна беда: в холодные дни, когда макаки вылезают из озера за едой, их мокрая шерсть покрывается корочкой льда. Но обезьянки нашли выход. Две макаки с сухой шерстью сидят на берегу и подносят еду тем, кто греется в озере. А потом меняются местами. Такие вот умные существа.
В тот вечер по телевизору показывали передачу про говорящих попугаев. Но я сделал звук потише, чтобы не разбудить маму, поэтому не очень-то и слышал, о чём говорят какаду. Да это и неважно. Мне было уютно, и мама рядом, и зеркало говорящее я всё-таки изобрёл!
Утром я вскочил ни свет ни заря: меня разбудила кукушка из часов. Мамы уже не было, на столе она оставила завтрак – кисель, два яйца всмятку и бутерброд с сыром.
Я умылся-оделся, обернул зеркало цветной бумагой с красными розами, которая осталась после дня рождения, быстро собрал рюкзак, вспомнил про велосипед, достал из чулана насос, подкачал камеры, протёр тряпкой велик и помчался в школу.
Настроение у меня было отличное, давно такого не было. Нет, ещё вчера было, когда я нарисовал в выставочном зале портрет девочки. Значит, не так уж и давно я радовался жизни.
Вообще, у меня редко бывает плохое настроение. А с чего ему быть? Главное – никогда не портить его самому себе, а если кто и испортит, всегда можно подойти к зеркалу и улыбнуться. Подействует обязательно. Попробуйте – убедитесь сами. Даже если не хочешь улыбаться, всё равно улыбайся! Даже если губы не растягиваются, растяни их пальцами. И от плохого настроения ничего не останется. И улыбаться захочется, и смеяться, и вообще станет ясно, что жизнь не просто чудесная штука, а суперчудесная!
Словом, доехал я до школы быстро, минуты за три, пристегнул велик к ограде. Здесь уже стояло несколько велосипедов, и баба Шура махала метлой – наводила порядок.
Через минуту я влетел в класс. Поэт бы сказал – на крыльях любви.
До урока оставалось минут пять. Кто-то из ребят носился между партами, Горохова стукала брата учебником по голове, Горбуньков жевал яблоко, Василиса что-то писала в тетрадке, а Лена спокойно сидела за своей партой и листала журнал мод. Она была в длинном платье «под пантеру», в белых носочках и чёрных туфельках.
Я подошёл к ней и выпалил как-то глупо, писклявым голосочком:
– Приветик, Лен! А у меня для тебя подарок!..
Я долго тренировался вчера перед сном и раз сто повторил эти слова, пока не уснул.
Мне приснился сундук. Он открылся, и из него вылез я собственной персоной. Видно было, что я хочу что-то сказать, но не могу. Только и получается пропищать: «Приветик!..» Тут появился Кощей и щёлкнул меня по лбу.
– Вань! Я тебе чё говорил? Если рядом с Ленкой увижу, котлету сделаю! Из обоих! – напомнил он. – Придётся держать слово! Ты погоди, я за мясорубкой сбегаю…
Лёха исчез, а я остался один, сидел и ждал, когда он вернётся.
Вдруг откуда-то возник весёлый молодой человек, который насвистывал что-то очень забавное, а я не мог вспомнить, где же я его видел раньше, и уже почти вспомнил: кажется, в ту ночь, когда нашёл… а что же я нашёл?
Такой я увидел странный сон. Интересно, к добру это или к чему вообще?
Я откашлялся и повторил нормальным голосом:
– У меня для тебя подарок, Лена!
Елена Прекрасная подняла на меня синие глаза и, словно ждала моего подарка сто лет – наконец-то я его принёс, – устало произнесла:
– Ну так давай свой подарок, сколько можно ждать?
Видно, настроение у неё было не очень.
«Ну ничего, – подумал я, – сейчас исправим».
Я достал из рюкзака зеркало и протянул его Лене.
Она подержала его в руке, зачем-то взвесила на ладони и спросила:
– Что это?
– А ты разверни, – предложил я каким-то уж слишком заискивающим тоном, мне самому это ужасно не понравилось.
Она развернула, увидела и скривила губы:
– Зеркала дарить нельзя! Это плохая примета!
Она глядела на меня своими огромными синими глазами очень недовольно, и я вдруг разразился очередной тирадой:
– Лен! – затараторил я. – Зеркала можно дарить! Ты не думай! Это устаревшая примета! Ничего с твоей душой и с твоим телом не будет, не волнуйся! В это зеркало, кроме моей мамы, больше никто не смотрел, ты не бойся! У меня мама очень добрая! И зеркало это не простое!
– Золотое, что ли? – Лена, как ни странно, смягчилась. – Или, может быть, волшебное?
– Волшебное! – обрадовался я, так громко обрадовался, что к нам начали подтягиваться остальные, и первым делом любопытные Гороховы, только Василиса осталась сидеть на своём месте.
– Ну и что мне с ним делать? – спросила Лена.
– А ты попроси, чтоб оно всю правду сказало! – встрял Горохов, и ведь угадал.
– Помнишь? – кивнул я. – Из сказки Пушкина?
– Помню, конечно, – ответила Лена. – Я много чего помню. Куда говорить-то?
– Ты его прямо перед собой держи, – подсказал я. – Оно и ответит.
И Лена продекламировала, как всегда, очень торжественно:
– Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?