Шрифт:
Оглядев внутренности перевернувшегося паровагона сверзившегося с высоты в семь метров всего пятнадцать минут назад, и изувеченных, испуганных солдат из своего взвода, лейтенант Август Хайдер прихрамывая из-за разбитого колена остановился напротив вахмистра Керна. Медик туго перевязывал разбитую голову молоденького рядового имени которого офицер ещё не запомнил.
–
– Точно не скажу, господин лейтенант. Вмятина в черепе, повреждён ли мозг не знаю. Надо бы в госпиталь его и побыстрее.
Вздохнув Хайдер подумал, что в госпиталь тут нужно как минимум половине присутствующих. Вон у фельдфебеля Шустера открытый перелом руки. Кто ж знал, что фрунки действуют в тылах королевской гвардии и смогут повредить монорельс протянувшийся от Крейберской трясины до Халленборга.
Оправив на себе тёмно-серый мундир (ещё утром выглядевший по щегольски, а теперь залитый кровью погибшего фенрика Виммера (бедняга размозжил себе голову об угол лавки пока паравагон катился по земле), лейтенант откашлялся и громко прокричал на весь вагон:
– Сержанты! Слушать мою команду! Доложить о состоянии личного состава! Сколько погибших, раненых…
Договорить Хайдер не успел, ибо снаружи раздался всем хорошо знакомый свист пара и гвардейцы прикрыв ладонями рты раненым будто по команде присели, замерли на месте стараясь даже не дышать.
– Ефрейтор Хуфнагл! Что видишь? – уже громким шёпотом обратился к худощавому солдату с ссадиной на лбу офицер, остановившись за его спиной.
Хуфнагл по прозвищу Креветка, носивший на мундире значок наблюдателя, смотря через приоткрытую бронеставню наружу начал описывать всё что видит.
– Вижу болото, туман вижу, чьё-то разорванное пополам, раздавленное вагоном тело… судя по сапогам это рядовой Мур, ещё вижу ефрейтора Тишлера с раздробленной грудной клеткой. Вон под кустом лежит…
– Хватит нам про болота и туман рассказывать! – ворча от боли перебил Креветку штабсфельдфебель Винклер. – Мы в Передней Помирании тут везде болота идиот! Фрунков видишь! Мы же все слышали звук вырывающегося из ранца пара!
Пока Креветка нахмурив брови и сощурив глаза пытался рассмотреть что-либо в вонючем липком тумане снаружи, сержанты наконец провели перекличку. Подпрапорщик Бухбергер после смерти фенрика ставший заместителем Хайдера, стараясь не ступать на вывихнутую левую ногу приложив указательный и средний палец к помятому пикельхельму шёпотом доложил:
– Господин лейтенант, во вверенном вам взводе погибших девять, раненных двенадцать, трое пропавших без вести.
– Ясно. Но двое нашлись. Тела Мура и Тишлера снаружи. А кто отсутствует ещё?
Шмыгнув курносым, покрытым веснушками носом, из ноздрей которого внезапно пошла кровь, Бухбергер пояснил:
– Так этот… новенький придурок, ну который просил у штабных лист гербовой бумаги. Капрал Морошка. Как же его фамилия-то? Дай господь памяти…
Прижав протянутый лейтенантом носовой платок к лицу Бухбергер вдруг расцвёл в улыбке и продолжил:
– Вспомнил!
– И никакой он не придурок, - на правах ветерана жёстко осадил подпрапорщика, который был выше его по званию, Шустер (во рту фельдфебель держал дымящуюся папиросу). – Он между прочим стреляет лучше всех в нашей роте. Значок снайпера имеет. Капрала получил в первом же бою вытащив командира с минного поля.
– А почему вы его капрал Морошка зовёте? – удивился лейтенант, вспоминая новенького – жилистого русоволосого парнишку лет двадцати трёх родившегося где-то на севере.
– Простите, господин лейтенант, я забыл, что вы в штабе армии были и этого не видели. Просто, когда в часть курфюрст в сопровождении генерала Вальнера прибыл все на плацу выстроились, как положено, а он в шлем набрал ягод с болота. Морошку! Все честь отдают, а он ягоды высыпать не захотел. И честь не отдал!
– Так к пустой голове руку не прикладывают, - улыбнулся лейтенант пожалев, что не видел плевавшегося искрами и ядом Вальнера паркетного генерала притворявшегося боевым (это именно из-за него Хайдера разжаловали обратно в лейтенанты). – И что наказали капрала?
– Нет, курфюрст посмеялся похлопал его по плечу и дальше пошёл, - пояснил Бухбергер зачем-то возвращая офицеру замаранный кровью платок.
– Между прочим морошку капрал для раненых в госпитале насобирал, - выпустив в воздух струйку плотного дыма добавил Шустер баюкая кое-как перевязанную руку. – Она на вкус приятная и полезная. Правда у медиков он тоже зачем-то лист гербовой бумаги просил...
– А зачем ему гербовая бумага? – спросил кто-то из гвардейцев. – На ней же донесения только пишут…
– Может перед девушкой похвастаться решил? – предположил другой.
– Да какая разница теперь! – сказал с досадой третий. – Жаль парня.
Тшшшшшшшш! – раздалось снаружи и все внутри паровагона снова замолчали. Шустер тут же потушил недокуренную папиросу. На этот раз пронзительный звук раздался почти рядом.
– Ефрейтор Хуфнагл, что вы видите? – прошептал лейтенант, скривившись от боли в колене.
– Вижу двух фрунков на ходулях, господин лейтенант.
От услышанного все гвардейцы заскрежетали зубами. Ходули – хитрые приспособления позволявшие противнику не увязать и быстро передвигаться по болотистой почве, а также удерживающие ранцы с дополнительным боезапасом для паровых пулемётов «Максимилиан» всегда плохая новость.
Однако через пару секунд Креветка огорчил всех выживших при падении с монорельса ещё сильнее:
– Вижу «Скарабея»!
Даже по спине лейтенанта Августа Хайдера – человека во всех отношениях опытного и чего только не повидавшего, от услышанного пробежали мурашки. Четырёхметровый пароход - это приговор для гвардейцев. Теперь понятно как фрунки повредили монорельс. Пушки боевой машины способны и королевский танк в гору мусора превратить.
– Кажется уходят! – с лёгкой радостью сообщил Креветка и все внутри паровагона с облегчением выдохнули.