Шрифт:
Дверь открылась и в кабинет, не утруждая себя даже формальным "можно войти" или "вы не заняты Викентий Павлович", вошёл начальник особого отдела дивизии Щукин. Отодвинув ногой в сторону табурет напротив рабочего стола начальника госпиталя, он замер, над доктором буравя его взглядом. Всё-таки фамилия Николаю Николаевичу очень подходила, было в ней что-то такое ... хищное.
– Чем обязан?
Скривив недовольную гримасу, особист произнёс:
– Что вы намерены делать с Воропаевым?
– Ну, ранение не тяжёлое. Кость не задета, думаю денька через три ...
– Перестаньте нести чушь!
– стукнул кулаком по столешнице, Щукин.
Взглянув на удивленно раскрытые глаза хозяина кабинета, и поняв, что переборщил, Николай Николаевич плюхнулся на стоящий позади него табурет, выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и продолжил:
– Вы же прекрасно понимаете, о чём я. Меня беспокоит его душевное здоровье ... или как там у вас врачей это называется?
Кашлянув, Забелин налил себе из графина в стакан воды и продолжил:
– И психиатр и психолог не нашли у него никаких отклонений.
Щукин подпрыгнул со своего места и, спрятав руки в карманы галифе буквально прокричал:
– То есть вы считаете, что у него все дома?
Сделав несколько глотков воды из стакана, начальник госпиталя, вытер губы тыльной стороной ладони и пояснил:
– Вы сами потребовали вызвать других специалистов, так как медицинское заключение наших вас не устроило. Столичные врачи всего лишь подтвердили наш диагноз.
– Какой диагноз?!
– снова подпрыгнул на месте особист.
– Психическое здоровье Воропаева в норме. Никаких отклонений нет.
Вытянув из кармана брюк огромный платок, Щукин долго высмаркивался в него, а затем абсолютно успокоившись, снова сел на своё место.
– И вас не настораживает тот факт, что он видел того чего не было и быть не могло?
Этот разговор нервировал Забелина, но как человек ответственный и здравомыслящий, он понимал, что избежать его не удастся.
– Парень герой. Сколько там он немцев убил? Пятьдесят восемь, шестьдесят?
– Шестьдесят четыре, официально подтверждённых.
– Ну, вот видите. Целые сутки он в одиночку сражался с противником среди мёртвых тел своих товарищей. Возможно, у него был стресс, который и вызвал временные галлюцинации.
Пододвинув табурет к рабочему столу собеседника, особист почти шёпотом спросил:
– А признаки стрессового состояния у него обнаружены?
– Нет. Не обнаружены, - развёл руками в стороны Забелин.
– Но это же психиатрия, с полной уверенностью сказать что-либо трудно. Вы же не сомневаетесь в его подвиге?
– Конечно, нет. Есть куча фактов подтверждающих его отважное поведение. К тому же у нас имеются показания красноармейца Каримова, который почти сутки находился на позиции корректировщика и всё видел собственными глазами в бинокль.
– Ну, вот видите. Что же вам ещё нужно?
Снова стукнув кулаком по столу, от чего стакан с остатками воды подпрыгнул и перевернулся, Николай Николаевич проорал:
– Вы что не понимаете? Возможно, даже, скорее всего, Воропаева представят к званию Героя Советского Союза. Его будут фотографировать, брать у него интервью, повезут в Москву для встречи с нашим руководством. Не исключаю такой возможности, что товарищ Ворошилов или даже сам товарищ Сталин попросят его рассказать о подвиге. А вдруг он ляпнет им про этого старика, который будто бы сидел с ним целые сутки в окопе?
Смахнув с зелёного сукна капли воды, начальник госпиталя посмотрел на Щукина.
– Ну, он же не идиот. Поговорите с ним.
– В этом всё и дело. Если он адекватный человек и ваши врачи правы, то проблем нет. Воропаев забудет про своего старика, и будет наслаждаться заслуженной славой. А если доктора ошиблись, ... тогда место ему не в рядах Красной армии, а в психиатрической лечебнице.
Вынув из нагрудного кармана мундира портсигар, Щукин достал папиросу и постучал ей по металлической крышке коробочки.
– Николай Николаевич вы, что предлагаете отправить парня в дурдом?
– не веря своим ушам, спросил Забелин.
Прикурив от зажигалки и выпустив из ноздрей струйки дыма, особист, пристально взглянул на начальника госпиталя.
– А вы предлагаете отправить в Москву сумасшедшего? Понимаете, чем это грозит?
– Вы сгущаете краски.
– Возможно, но проверить так это или нет, не собираюсь.
Вытерев рукавом пот, выступивший на лбу, Забелин молча уставился в окно, за которым вовсю хозяйничал последний весенний месяц.
Потушив папиросу в бронзовой пепельнице стоящей на столе, Щукин медленно, с какой-то садистской тщательностью, положил перед хозяином кабинета два листка бумаги.
– Не позднее, чем завтра, вы как начальник госпиталя должны принять решение насчёт Воропаева. Верхний бланк - принудительная госпитализация, нижний - выписка по выздоровлению.
Дверь кабинета бесшумно закрылась, и о визите особиста напоминал только запах папирос всё ещё витавший в воздухе.
– Тоже мне вершитель судеб, - тихо произнёс себе под нос Забелин, вставая на ноги. Одной рукой он подцепил со стола бланки, а другой снял с вешалки белый медицинский халат. Набросив его на плечи, он вышел из кабинета.
* * *
Воропаев в одиночестве сидел в своей палате и также как Забелин всего несколько минут назад, смотрел в окно, наслаждаясь весенней погодой.
Больничная пижама, серый шерстяной халат, матерчатые тапочки на босу ногу, так не вязались с образом отважного героя целые сутки в одиночку ведущего бой с превосходящими силами противника. Сейчас перед Викентием Павловичем сидел рядовой пациент с забинтованной рукой на перевязи и синяками под глазами.
– Здравствуйте Александр, меня зовут Викентий Павлович. Я начальник этого госпиталя.